«Не Измаил, но армия турецкая, состоящая в 30 с лишком тысячах, истреблена в укреплениях пространных»
[1048].
Екатерина II по достоинству оценила подвиг русских солдат:
«Измаильская эскалада города и крепости с корпусом вполовину турецкого гарнизона, в оном находящемся, почитается за дело, едва ли еще где в истории находящееся и честь приносит неустрашимому российскому воинству»
[1049].
Глава четырнадцатая
Поражение при дворе
Еще мороз не успел как следует схватить землю на братских могилах, в которых хоронили наших солдат, павших при штурме Измаила, а Потемкин, заканчивая рапорт государыне об одержанной победе, писал:
«Повергаю освященным стопам Вашего Императорского Величества командующего штурмом генерала Графа Суворова Рымникского, его подчиненных, отличное храброе войско и себя…»
[1050]
Именно это донесение и повез в столицу младший брат фаворита, полковник и флигель-адъютант В. А. Зубов. Он привез его Екатерине II 29 декабря (старый стиль)
[1051]. Прошло не так много времени, и Потемкин в новом донесении дал А. В. Суворову более чем лестную характеристику:
«Отдав справедливость исполнившим свой долг военачальникам, не могу я достойной прописать похвалы искусству, неустрашимости и добрым распоряжениям главного в сем деле вождя Графа Александра Васильевича Суворова Рымникского. Его неустрашимость, бдение и прозорливость всюду содействовали сражающимся, всюду ободряли изнемогающих и, направляя удары, обращавшие вотще неприятельскую оборону, совершили славную сию победу»
[1052].
Первый рапорт был написан 18 декабря 1790 г. Второй, содержащий эту характеристику, датирован 8 января 1791 г., а 5 февраля «Санкт-Петербургские ведомости» опубликовали ее для сведения всех читателей газеты, – и так узнала ее вся Россия. Обратим внимание читателей и на то обстоятельство, что обращение в рапорте от 18 декабря «повергаю освященным стопам Вашего Императорского Величества» означало, что Суворов «передается» в особое внимание императрицы для милостивого ею награждения.
Неудивительно, что при таком благорасположении со стороны своего патрона Суворов отвечает ему взаимностью. Вот что пишет он ему 18 декабря 1790 г. из Измаила:
«Виват, Князь Григорий Александрович, на 7000 лет! За письмо Вашей Светлости все здешние храбрые войски Вам нижайше руки цалуют. <…> Поручая себя в милость Вашей Светлости остаюсь с глубочайшим почтением <…> Вашей Светлости нижайший слуга…»
[1053]
Через два дня новое письмо и новое изъявление дружественности:
«Сколько бы я желал коснуться здесь Вашей мышцы
[1054]. Но Ваша Светлость верить может, что в душе моей обнимаю колени Ваши…»
[1055]
Ну и наконец, перед самым Новым годом снова сердечное поздравление:
«Венец лета благости своея Господь Бог да благословит Вашей Светлости. Пребуду с глубочайшим почтением…»
[1056]
Год заканчивался, настроение у полководца было спокойное, как видим мы из этих писем. В отношениях с Потемкиным ни одного досадного облачка.
По прошествии месяца, 1 февраля 1791 г., пишет Суворов де Рибасу из Берлада, собираясь вскоре убыть в отпуск, и снова о своем патроне говорит он с восхищением:
«Богу угодно, чтобы возлюбленный отец наш Князь Потемкин отсель не двигался и слал во все концы корреспонденции…»
[1057]
И далее опять развивает свою любимую тему: о походе в Болгарию, пророчит взятие Браилова и поход на Варну и Шумлу. Как видим, и в наступившем году он не отказался от идеи наступательной кампании. Меж тем патрон его подписал 2 февраля ордер об отпуске полководца. Получив его, Суворов начал собираться в Яссы. Очевидно, там он увиделся с Потемкиным. Это должно было произойти до 10 февраля, ибо в этот день князь Таврический, сдав армию Н. В. Репнину и дав подробные инструкции на случай, если турки вновь предложат переговоры о мире, покинул столицу Молдавии и отправился в Петербург. Несколькими часами после него туда же поспешил и наш герой, об этом сообщил де Рибас в письме к В. С. Попову:
«Граф Суворов уезжает несколькими часами позже Князя фельдмаршала…»
[1058]
Вышеприведенная переписка декабря 1790 – начала февраля 1791 г. свидетельствует, что между полководцем и фельдмаршалом господствуют взаимное уважение и приязнь. Ни малейшего намека на размолвку.
Если что и волнует Суворова в начале февраля, так это положение его любимой дочери Наташи. Она отправила ему 2 января 1791 г. короткое письмо:
«София Ивановна Вам кланяется, равно как и мои сестрицы, и весьма желают Вас видеть. Прошу Вас покорно, дражайший батюшка, ко мне поскорее приехать для того, что наш выпуск будет 15-го февраля 1791 г. Целую стократно ручки Ваши и остаюсь навсегда
Г[рафиня] Н.Суворова-Рымникская.
Имею честь Вас поздравить с победою; я принимаю великое участие в Вашей славе, но она мне многих слез стоила»
[1059].
Очевидно, Суворов писал дочери о невозможности успеть в срок, ибо 18 января она ответила ему:
«День моего выхода из монастыря приближается. Если бы он мог доставить мне счастье поцеловать Вашу руку! Что за радость была бы для Вашей счастливой дочери!.. Госпожа де Лафон Вам кланяется, равно как и мои милые сестрицы. Они очень сожалеют, что не будут иметь удовольствия видеть Вас перед своим выпуском»
[1060].
