Скорее всего, тем же летом молодой капрал удостоился первой награды. Хорошо известна история о пожаловании ему императрицей рубля «крестовика» за ловкость, с которой он отдал ей мушкетом честь, находясь «на часах» в карауле в дворцовом парке. Фукс утверждал, что это было у Монплезира в Петергофе. Но имени нашего героя нет в приказах по полку, где отмечались служебные командировки для несения караулов в Петергофе. Очевидно, это произошло в саду растреллиевского Летнего дворца на Фонтанке
[70].
15 декабря 1748 г. в полночь государыня при пушечной салютации покинула северную столицу империи и отбыла в Первопрестольную, а 29 декабря туда же выступил и сводный батальон семеновцев, в который был включен и капрал Суворов. Он провел в Москве почти весь 1749 год. Сначала, как и в Петербурге, ходил в караулы, а потом, с 1 апреля по 3 декабря, неоднократно командировался в Генеральный московский сухопутный госпиталь помощником сержанта, надзиравшего за больными солдатами. При этом он так хорошо справлялся с обязанностями, что последнее дежурство длилось с 9 октября по 3 декабря, то есть 54 дня вместо положенной недели. Конечно, это было нелегко, в особенности из-за невозможности видеться с сестрами и московскими приятелями. Но понесенные труды были вознаграждены: 22 декабря того же года его произвели в подпрапорщики и снова сверх комплекта, до вакансии и без жалованья
[71].
В конце декабря сводный батальон отбыл назад в Петербург, а наш новоиспеченный подпрапорщик, опередив на месяц своих товарищей, прибыл в столицу уже в январе и приступил к службе. Через три месяца его рвение было по достоинству оценено: 9 апреля в приказе по полку было «отдано»:
«…подпрапорщику Суворову быть бессменно на ординарцах у Его Превосходительства Господина Майора и Кавалера Никиты Федоровича Саковнина»
[72].
Его новый начальник был одним из трех штаб-офицеров, входивших в «господа полковые штапы», то есть был лицом влиятельным. Новая должность позволила Суворову на практике познакомиться со сложным механизмом управления полком и подготовила его к исполнению этих обязанностей через двадцать лет, когда он сам стал во главе сначала Астраханского, а потом и Суздальского мушкетерских полков.
Новые обязанности были многообразны и хлопотны, но они освобождали от несения караульной службы, и подпрапорщик наш смог посещать в 1750–1751 гг. занятия в последних двух классах Сухопутного шляхетского кадетского корпуса, располагавшегося в здании бывшего Меншиковского дворца. Эти годы серьезно расширили круг знаний и развернули его кругозор, привили окончательно любовь к наукам, вкус к литературе и завершили его формирование как разносторонне образованного молодого человека эпохи Просвещения. Таким как по глубине знаний, так и по особенностям мышления и мировоззрения он останется на всю жизнь.
Рвение его по службе и успехи в образовании не остались незамеченными. Соковнин аттестовал своего ординарца отлично, и тот 8 июня 1751 г. был произведен в сержанты. Быть сержантом гвардии в те времена было почетно и требовало определенной светскости и представительности. Сержант уже не мог ходить по городу пешком, Г. Р. Державин, служивший в л. – гв. Преображенском полку, вспоминал, как он сам обязан был ездить в карете, запряженной четверкой
[73], и это было не результатом чванства, а непременным требованием престижа гвардейского звания. В отставку гвардии сержант имел право выйти вторым офицерским чином по армии, как и унтер-офицеры, он имел право (а в известном смысле и был обязан) посещать придворные балы, концерты и маскарады. Не вызывает сомнения, что сержант Суворов посещал их, но все-таки главный интерес его лежал не в этой сфере. Служба привлекала его более всего, и именно по этой причине уже тогда сверстники-дворяне считали его чудаком. Об этом ротный командир говорил отцу Суворова, что сын:
«сам напрашивается на трудные служебные обязанности, никогда ни для каких надобностей служебных не нанимает за себя солдат, а исполняет сам; любит учить фронту, причем весьма требователен, большую часть времени проводит в казармах; солдаты очень его любят, но все считают чудаком…»
[74]
Таким образом, его репутация «чудака», переросшая с годами в характеристику чуть ли не сумасшедшего, стала закладываться еще в юности. В чем тут усматриваем мы корень проблемы? Она в вечном столкновении человека одушевленного, служащего избранной им идее, с миром людей посредственных, обыкновенных. Они тоже служат идее, но она у них мелкая и пошлая: идея собственного преуспеяния за счет других. Идея карьеризма, прислужничества, скаредного накопительства, духовного и материального крохоборства, так прекрасно выписанная великим Гоголем в образах Чичикова, Собакевича и Плюшкина, органически враждебна идее служения, основанной на первенстве духовного над материальным.
Действительно, юноша, который «губит» свои лучшие годы на изучение уставов, чтение толстых и скучноватых книг, на обучение сиволапых рекрутов фрунту, на разговоры с грубыми солдатами, для трезвомыслящих обывателей в гвардейских мундирах – бестолковый чудак.
Постепенно серьезным отношением к службе, энергией, исполнительностью и сообразительностью он создал себе репутацию в глазах начальства. И в начале весны 1752 г. ему было дано важное поручение. 5 марта он получил за подписью канцлера графа А. П. Бестужева-Рюмина дипломатический курьерский паспорт, в котором значилось:
«Божией милостью Мы, Елисавета Первая, Императрица и Самодержица Всероссийская и прочая, и прочая, и прочая. Объявляем через сие всем и каждому, кому о том ведать надлежит. Понеже предъявитель сего, нашей лейб-гвардии сержант Александр Суворов отправлен отсюда для наших дел в Дрезден и Вену, того ради Мы всех высоких областей дружелюбно просим и ото всех и каждого по состоянию чина и достоинства, кому сие предъявится, склонно желаем.
Нашим же военным и гражданским управителям Всемилостивейше повелеваем, дабы помянутого сержанта Суворова, как туда едущего, так и назад возвращающегося, не токмо во всех местах свободно и без задержки пускать, но и всякое благоволение и вспоможение ему оказать велели, зато мы взаимно каждым областям в таких же случаях воздать обещаем. Наши же подданные оное наше повеление да исполнят…»
[75]
На том же листе паспорта этот текст был продублирован на немецком. Сержант наш получил депеши и отбыл в дальнюю дорогу. Ему предстояло пересечь Россию, потом Речь Посполитую и прибыть в столицу Саксонского курфюршества
[76], славный город Дрезден. Со времен Петра Великого обе страны связывал тесный союз, уже полвека при поддержке русского влияния саксонская династия царствовала в Варшаве и, казалось бы, могла почитать себя одной из счастливейших в Священной империи Германской. Но под боком у нее усилилась курфюршество Бранденбургское, столицей коего был Берлин, а с 1701 г. стало оно королевством Пруссией. Царствовавший теперь в нем Фридрих II Гогенцоллерн захватил у императрицы Австрии в 1740–1744 гг. провинцию Силезию и окружил Саксонию с двух сторон, отрезав от Речи Посполитой. Сей деятельный и алчный до соседних земель монарх стал истинным кошмаром для более слабой Саксонии и вечной угрозой для Австрии. Поэтому давний союз Саксонии с Россией решено было упрочить для пользы обеих монархий. К тому же гордая Вена стремилась усилить давние связи с Петербургом в предчувствии неизбежной войны с Пруссией.
