Можно было предполагать, что августейшее неблаговоление закончилось, тем более и в формуле подписи теперь стояло «всегда благосклонны».
Через две недели, уже перед отъездом из столицы, получил он от государыни 23 ноября секретный рескрипт, уже детально вводивший полководца в суть его миссии:
«По известиям, до нас дошедшим, о чинимых со стороны турецкой вооружениях флота их, каковы даны от нас предписания вице-адмиралу Мордвинову, усмотрите из приложенной здесь копии указа, к нему посланного.
Вверив Вам начальство над сухопутными войсками нашими, в Екатеринославской губернии и в области Таврической расположенными, и над производимым там крепостным строением ожидаем Мы несомненно от Вашего усердия к службе нашей, толь многими знаменитыми опытами доказанного, от известной Вашей бдительности и от искусства Вашего, что всякое вредное покушение совершенно уничтожено и в собственной вред неприятелю обращено будет. <…>
По прибытии вашем к команде, Вам порученной, доставьте Нам тотчас ясное и подробное сведение о числе войск, там находящихся, в какой исправности оные найдутся, чего именно недостает, присовокупя при том Ваши примечания, как Вы оные войски для лучшего обеспечения расположить за удобное признаете, наблюдая однако ж, чтоб тем не подать соседям нашим
[1221] повода заключать, что в границах наших ощущается опасность и тревога»
[1222].
Вслед за этим ему поручалось привести в оборонительное состояние новую границу на Днестре, берега Черного моря и Крыма. Гребная же флотилия его старинного сотоварища де Рибаса «по войскам на оное употреблемым и [в] действиях той части, которая в пособие сухопутным нашим силам в свое время обращена будет, долженствует от Вас зависеть»
[1223]. Становилось ясно, что в случае войны Суворов будет командовать и на суше, и в прибрежной полосе. Это было разумно.
Одновременно с получением этого рескрипта полководец закончил «Мнение» о планах оборонительной и наступательной войны со шведами в Финляндии, порученное ему составить другим особым указом императрицы от 10 ноября. Наш герой представил обстоятельный разбор возможных действий. Во-первых, им была дана оценка предполагаемых наступательных действий шведов, а также инженерная, топографическая и геофизическая характеристика сердобольского, нейшлотского, дивидовского, каме-ногородского и вильманстрандского приграничных укреплений. Разобраны различные варианты поражения вторгающихся на русскую территорию шведских отрядов. Сжато, но убедительно изложен очерк возможностей русского наступления и необходимого для этого наращивания военных сил. Наконец, дано желательное расписание дислокации русских войск по укрепленным пунктам
[1224]. Он уже отправился в путь, а вслед ему поспешил государынин рескрипт от 2 декабря о содержании войск в боевой готовности, состоявший из целого ряда очень важных и дельных предложений по поддержанию дисциплины и порядка в войсках, по надзору за полноценным и точным поступлением всех видов содержания денежного и вещевого, об оплате труда солдат по строительству крепостей и укреплений, о сбережении здоровья и лечении
[1225]. Этот обширный документ делает честь Екатерине II и показывает, насколько вдумчиво и глубоко интересовалась она подлинным положением дел в армии и на флоте.
Новое место службы казалось Суворову лучше, чем Финляндия, именно потому, что вероятность войны взбодрила его дух. Он деятелен и бдителен, как и просит его императрица. Генерал собирает любые сведения о том, что происходит в Стамбуле. Это видно нам из его письма от 18 января 1793 г. из Херсона к русскому генеральному консулу в Дунайских княжествах И. И. Северину:
«Что делает наш Симонвиль с его 15-тью и пр[очими] тулоно-марсельскими кораблями и двумя миллионами для подвига турков к войне? Туда ваша прозрачность подручнее моей»
[1226].
Это говорит о том, что Суворов, зная о попытке французского посла де Симонвиля с эскадрой явиться к Дарданеллам, чтобы склонить турецкого султана и правительство к войне, просит русского дипломата быть его глазами и ушами в турецкой столице. Недаром он заканчивает письмо к нему многозначительным призывом:
«Берегите границу. Предваряйте меня о наималейших причинах к соседственной остуде от войск и прекращайте оные по благоразумию вашему»
[1227].
В этом же письме являет он себя и тонким знатоком психологии старого противника:
«…г. Маврокордато здесь
[1228] мне сказывал, турки, по сновидению или иному пророчеству, верят: Селим будет щастлив в войне своей, а прошедшая была чужая, то есть Абдул-Гамедова. Как от искры бывает пожар, то и такие безделицы не презирайте, полагайте разным слухам с их последствиями воображение ваше и уведомляйте меня»
[1229].
Итак, в дни непрочного мира, как и в дни войны, уделяет он неусыпное внимание разведке стратегического характера, следствием чего и является это наставление Северину.
В этот же день шлет он письмо в Петербург Турчанинову и повторяет стамбульские слухи, переданные ему Маврокордато для сведения господина военного статс-секретаря императрицы. Одновременно началась работа над планами возводимых крепостей:
«Пункты мне издревле знакомы, лично обозреть мне был престранный недосуг. ДеВолан, Князев и Фемерс
[1230] работают, проекты через неделю пошлю, они хороши, но драгоценны…»
[1231]
Однако строительство было сопряжено с большой дороговизной древесины из-за ее нехватки, кроме того, другие стройматериалы и припасы надо было везти издалека. Из-за этого окончить строительство Фанагорийской крепости предполагалось лишь через четыре года, остальных – через два
[1232]. Но не в характере Суворова было долго сидеть на одном месте, и в феврале он отправился в объезд крымских укреплений. Но дороги после дождей были склизки:
