Приписка Суворова: «Шаг хорош». Цепким глазом опытного солдата оценивает он обстановку и 27 сентября прямо с берегов канала при Кроке Сильд пишет полководец Безбородко:
«Ваше Сиятельство, помните Ваши мне благодеяния, чувствительные по мой гроб; обновите их! <…> Не отсылайте меня на дальновидные предопределения; я не закулисный солдат; здесь другой легко окончит.
Вы Министр! Настоит дело с Франциею, число войск влажной предлог
[1248], победительным оружием я сражался с 500, с 5000 против десяти численных, и галлы не пруссаки. <…>
В сумраке моем остаюсь с совершенным почтением…»
[1249]
Суворов явно просится на войну, в армию герцога Брауншвейгского или же надеется на то, что Екатерина II пошлет, его, Суворова, против французов. Однако же в эти самые дни, 20 сентября, в битве при Вальми революционные войска разбили пруссаков герцога Брауншвейгского, и Хвостов сообщает об этом в письме от 14 октября:
«Вести, что к оскорблению Государыни и удивлению всех Союзные войска отступили за недостатком фуража и провианта. Кампанию кончили и вступили с извергами в переговоры…»
[1250]
Об этой непростой ситуации Суворов весьма прозорливо написал Хвостову:
«Король Фр[анцузский] в общем виде всех Государей! Но ослабление Франции в интересах всех Государств – кроме Швеции!
[1251] Сама Гишпания может Ею лутче править деньгами какому Мирабо
[1252]…»
[1253]
Прошло не так много времени, и петербургский «племянник» сообщил Суворову печальную весть:
«Царица крайне смущена убиением короля французского
[1254]. При дворе уныло, неделю не изволит выходить. Кобри сказывал, что Англия уже объявила войну, наш флот в 20 л[инейных] кораблях сооружается, на него батальоны Финляндской и Эстляндской дивизии и Гвардии. Но ордера еще нет»
[1255].
В тот день, когда Хвостов писал эти строки, 8 февраля, был подписан Указ Сенату о разрыве дипломатических отношений с Францией
[1256]. И хотя слухи о снаряжении флота и войск никак не подтвердились, но их одних было довольно, чтобы в марте герой наш писал Хвостову:
«<…> Уже третий год в Тучковых
[1257] <…> Сухопутная операция вперед моя! Нет ее… Флот идет: мой долг умереть хоть под Контр-Адмиралом в 4-х элементах или победить десантным войском
[1258], какое б его количество ни было. Здесь долго чего кроме гарнизонщины не ожидать…»
[1259]
Видно, какая буря надежд поднялась в душе его от этих сообщений. В ответ на рассуждения Хвостова о возможности союза Турции с Францией и вызова Суворова против французов он написал в конце этого письма:
«Разные встречающиеся планы вам известны. Так и оный чрез [неразборчиво] с Г[рафом] Эстергази
[1260] о вызове меня против французов, что [в] надлежащее время чрез последнего следует производимо быть. Пе[тр] И[ванови]чь
[1261] легко припособит… но правда – летел бы я туда ежели будет нужда и поспевал бы сюда: но турки по дружбе к нам вы[д]рут дерево вольности воздвигнутое в Цареграде»
[1262].
Из последней фразы видно, что Турция, скорее всего, не будет вступать в союз с Францией и скорее разорит ее посольство в Стамбуле. По декрету Конвента в каждом посольстве Республики должно было быть во дворе посажено Дерево свободы – символ революции и Республики. Но всем этим надеждам положило конец письмо Хвостова от 8 апреля 1793 года:
«Гр[аф] Артуа
[1263] здесь до мая, осыпан ласками, деньгами. Только войска не пойдут. Флот Балтийский готов. Зависит от союза Северных держав. Принц Кобург 2 раза поражал французов. Точные Ея Вел[ичества] слова: “Ученик Суворовский в подмастерья еще не годится”. Сказывал Федор Фед[орович] Ушаков, который поехал к вам через Москву… и весь город трубит»
[1264].
Конечно, прочесть такой отзыв о себе было ему приятно, но с надеждами на участие в новом походе приходилось проститься хотя бы на время.
Естественно, что при таких обстоятельствах снова и снова всплывала старая тема: замужество Наташи. В марте в письмах полководца появляется имя 33-летнего полковника Староингерманландского пехотного полка графа Филиппа Ивановича фон Эльмпта, прибывшего к Суворову с рекомендательным письмом от Турчанинова, женатого на его сестре. Он так же, как в прошлом году князь Долгорукий, «показался» Суворову, и тот уже в следующем письме начинает нахваливать его Хвостову:
«Не сей ли наш судебный… Коли старики своенравны, то отец его разве в пункте благородного почтения и послушания. Мать добродушна и по экономии скупа, тем оне богатее. Кроме германского владения, юноша тихого портрета, больше с скрытыми достоинствами и возпитанием, лица и обращения не противного, в службе безпорочен и по полку без порицания. В немецкой земле лутче нашего князя, в России полковник, деревни под Ригой и деньги.
