Отношения Берлина с Петербургом были хороши при Петре Великом, страны союзничали против Карла XII, короля шведского, были они неплохи и при Анне Иоанновне, но с воцарением Фридриха II в 1740 г. и Елизаветы Петровны в 1741 г. стали постепенно прохладными из-за поддержки, оказываемой Швеции против России. В марте 1742 г. дело дошло до того, что, ожидая русско-шведской войны, король приказал фельдмаршалу Левальдту очистить Восточную Пруссию при вступлении туда русских войск
[77]. Война, слава богу, не вспыхнула, но русско-прусские отношения продолжали обостряться. Фридрих демонстративно
«выказывал неуважение русскому послу, арестовал немцев, желавших поступить на русскую службу. В 1750 г. он отказался вернуть России ее подданных, служивших в прусской армии. По этому случаю русский посол уехал из Берлина, не явившись к королю для официального прощания. Фридрих отозвал и своего посла, приказав ему предварительно уничтожить всю переписку»
[78].
В этой обстановке надо было ускорить заключение нового союза с Саксонией и подготовить почву для этого же с Австрийской империей. Именно в такой момент и был отправлен с важнейшими депешами в Дрезден и Вену сержант лейб-гвардии Семеновского полка Александр Суворов. Его ум, воля и хорошее знание немецкого и французского языков должны были помочь в этом непростом путешествии. Сам он никогда не распространялся о его содержании, в автобиографии, написанной 28 октября 1790 г. в молдавском местечке Максимени, он только глухо упомянул о нем:
«…состоял в унтер-офицерских чинах, с исправлением разных должностей и трудных посылок»
[79].
Меж тем он провел за границей семь месяцев, ибо лишь 6 октября 1752 г. русский посол в Вене граф Г.-К. Кейзерлинг подписал ему курьерский паспорт для возвращения в столицу. Надо было спешить: Фридрих II начал мобилизацию армии, дипломаты гадали, куда он собирается нанести удар, и их курьеры мчались по почтовым трактам, чтобы доставить тревожные вести к своим дворам. Был среди них и Суворов.
По возвращении стал он вскоре готовиться к новой командировке – в Москву, так как его включили в состав 1-го батальона семеновцев, назначенного сопровождать государыню в Белокаменную. 14 декабря был отдан приказ, а 20-го батальон выступил в поход. В середине января 1753 г. были гвардейцы уже в Первопрестольной. Сержант наш приказом от 30 января был «наряжен» в ординарцы к командовавшему полком С. Ф. Апраксину, сыну петровского любимца, человеку скорее придворному, чем военному, успешно делавшему военную карьеру на паркете императорских резиденций, а не под огнем неприятельской артиллерии. Однако каковы бы ни были подлинные «заслуги» Апраксина, назначение ординарцем к нему, подполковнику гвардии, замещавшему саму императрицу во главе полка, было несомненным и высоким отличием как за хорошо исполненное трудное дипломатическое поручение, так и за заслуженную высокую репутацию отличного строевика и толкового службиста, приобретенную под началом Соковнина.
Батальон пробыл в Москве более года, до июня 1754-го. Подробностей о службе Суворова при командующем полком не сохранилось
[80], но можно полагать, что он был им доволен. Ибо когда в марте 1754 г. Апраксин сделал представление Елизавете Петровне о желательности производства известного количества унтер-офицеров гвардии в офицеры армии, то в числе рекомендуемых был и сержант Суворов. Производство состоялось 25 апреля. Из сверстников его произведено было полтора десятка унтер-офицеров. Старший из них, сержант Илья Ергальский, как артиллерист имел служебное преимущество согласно Табели о рангах и выпущен был капитаном армии, за ним сразу же следовал герой наш чином поручика в армию, шестеро следующих «вышли» уже подпоручиками, еще шестеро произведены в следующий унтер-офицерский чин
[81]. Таким образом, мы можем считать, что продвигался по службе он весьма успешно.
Напротив фамилии своей в списке произведенных сделал Суворов пометку о желательности быть «выпущенным» в Астраханский либо Ингерманландский пехотный полк. 3 мая состоялся уже приказ о производстве по московской команде лейб-гвардии Семеновского полка, а 10 мая определением Военной коллегии поручик наш был назначен к службе в Ингерманландский пехотный полк.
Он навсегда расставался со славным полком гвардии, но из службы в его рядах вынес очень многое. Именно в эти годы открыл он для себя простого русского человека, облаченного в солдатский мундир. Посвятив значительную часть времени строевой службе, стал он заправским солдатом, воспитал в себе постоянство и выдержку в исполнении службы. Юный Суворов подошел к своему «солдатству» чрезвычайно серьезно: он изучил внешний быт, обычаи и даже привычки простых солдат в деталях. Он сумел сродниться с внутренней, духовной жизнью солдат, с их верованиями, с чувствами и понятиями: об этом говорит нам его язык, такой простой и народный, что впоследствии он и свою знаменитую «Науку побеждать» напишет настоящим русским народным языком – образным, плавно перетекающим в пословицы и поговорки.
Для чего сблизился он с простыми солдатами? Чтобы, став своим, иметь моральную власть вести их за собой в огонь сражения не столько приказом, сколько силой нравственного примера. Он хотел, коль потребуется, вести их в самое пекло сражения, вести на смерть для победы над ней! Он правильно понял предназначение офицера, хотел достигнуть великой цели, как хочет каждый думающий и увлеченный юноша, выбравший военное поприще. Он хотел не «усиленного» жалованья, удобной квартиры и спокойно выслуженных карьеристской угодливостью чинов. Нет, он хотел стать вровень с Александром Великим, Ганнибалом, Цезарем, стать душой и сердцем победоносных легионов. Он вовсе не собирался «претвориться» в солдата, ибо ему как человеку образованному и развитому не было надобности и желания. Но он был «втянут» в солдатскую нравственную и физическую среду.
Что нашел Суворов в среде гвардейских солдат, очень точно и выпукло описал его знаменитый биограф А. Ф. Петрушевский:
«В русском солдате много привлекательного. Здравый смысл в связи с безобидным юмором; мужество и храбрость, храбрость спокойная, естественная, без поз и театральных эффектов, но с подобием самого искреннего добродушия; умение безропотно довольствоваться малым, выносить невзгоды и беды так же просто, как обыденные мелкие неудобства. Суворов был русский человек вполне; погрузившись в солдатскую среду для ее изучения, он не мог не понести на себе ее сильного влияния. Он сроднился с нею навсегда; все, на что она находила себе отголосок в его натуре, выросло в нем и окрепло или же освоилось и укоренилось»
[82].
