Очевидно, еще не зная об этом, но чувствуя, что делать в армии при нынешних порядках ему нечего, полководец сам попросил полной отставки. Текст прошения до нас не дошел полностью, но разгневавшее императора место тот привел в своем приказе от 6 февраля 1797 г.:
«Фельдмаршал гр. Суворов отнесся к Его Императорскому Величеству, что так как войны нет и ему делать нечего
[1700], за подобный отзыв отставляется от службы»
[1701].
Тем же приказом Суворов был лишен шефства над батальоном Преображенского полка, на какое имел право как его подполковник. Итак, служба подошла к печальному концу. Оставалась жизнь.
Глава двадцатая
Погребен в Кончанском
3 марта 1797 г. Суворов послал императору Павлу донесение, что до него дошел слух об отставке, поэтому:
«На сих днях еду я в кобринские мои деревни. Вашему императорскому величеству всеподданейше донося, повергаю себя к освященнейшим стопам…»
[1702]
Несмотря на почтительную форму письма, на сердце было неспокойно, но не за себя. Внимательно следил он в эти месяцы за ходом войны в Германии и Италии:
«Французы заняли лутчее от нас, мы теряем: карманьольцы бьют немцов, от скуки будут бить русских, как немцов. <…> Я ныне Вурмзера боюсь. Моро пропал бы от меня, а Дуссельдорф цел; вот немецкие штаты…»
[1703]
Из газетных и журнальных сообщений, сверяя их с географическими картами, составляет себе Суворов картину небывалой войны, охватившей половину Европы. «Играет» за австрийских полководцев, ведет колонны пехоты в белых мундирах на пыльных дорогах Ломбардии через горные тропинки Шварцвальда, отступает с фельдмаршалом Вурмзером в мрачную цитадель Мантуи посреди огромного озера. С эрцгерцогом Карлом разбивает генерала Журдана, победившего два года назад его старого друга принца Кобурга при Флерюсе, и ведет австрийские полки на Дюссельдорф, чья твердыня на берегу Рейна запирает путь как во Францию, так и в Германию. О, если бы был он сейчас там, то Жан Виктор Моро со своей Рейнско-Мозельской армией не ушел бы из окружения на Верхнем Дунае из Баварии, а Дюссельдорф, перед которым остановился в нерешительности эрцгерцог, был бы взят, подобно Измаилу и Праге, и был бы открыт путь на левый берег Рейна, и содрогнулся бы Париж, пока юный Бонапарт блокирует Мантую, властвуя в Милане и Турине…
Но нет у Суворова чудесного ковра-самолета, и не служит ему покладистый джинн из сказок «Книги тысячи и одной ночи», которыми еще недавно зачитывалась вся Европа, и не улететь ему на поля сражений. А осужден он быть бессильным перед тупым упрямством нового самодержца, вообразившего, что его «Опыт полевого воинского искусства», скопированный с «Тактики и дисциплины по новым прусским уставам» 1761 г., сделает непобедимой переученную по нему русскую армию.
«…и, вообразительно, сим заяц победит Александра [Македонского]»
[1704].
И остается старому фельдмаршалу, кусая локти, восклицать:
«Не зная тактики моей, Вурмзер есть в опасности»
[1705].
И через два месяца, уже накануне своей отставки, пишет он русскому послу в Вене А. К. Разумовскому удивительное письмо, наполненное глубочайшим анализом происходящего, письмо, в котором впервые появляется имя Наполеона:
«Милостивый государь мой Граф Андрей Кириллович!
Бонапарте контроцентрируется. Гофкригс-рехт его мудро охватывает от полюса до экватора. Славное делает раздробление, ослабевая массу…»
[1706]
А дальше что ни фраза, то точнейшая характеристика результатов этой гибельной стратегии: генерал Провера, спешивший на помощь Вурмзеру, по-прежнему запертому в Мантуе, окружен и капитулировал при Фавори-то 5 января
[1707], фельдмаршал Альвинци, разбросавший свои превосходящие силы вместо того, чтобы держать их в кулаке, разгромлен 3–4 января при Риволи Бонапартом, сумевшим сосредоточенными силами отбросить его к Тиролю. Мантуя обречена этим отступлением, и неясно, успеет ли эрцгерцог Карл, спешащий из Германии через Тироль на спасение ее
[1708]. Далее в нескольких фразах разбор кампании эрцгерцога в 1796 г. в Германии: порицание за то, что не осмелился штурмовать Дюссельдорф, и похвала за победу 23 августа над Журданом при Вюрцбурге, принудившую и Журдана, и Моро очистить внутренние области Германии и убраться за Рейн:
«Вирсбург
[1709] мне приятнее всех славных дел сего принца. Тем он потряс Нидерланды
[1710] и Францию»
[1711].
Последняя фраза обличает поразительное понимание стратегии и дает представление о полном развитии полководческого таланта в Суворове. Но уже в следующей строчке убогая реальность его существования в павловской России встает в полный рост:
«Я команду сдал, как сельский дворянин. Еду в Кобринские деревни в стороне Литовского Бржеста…»
[1712]
Итак, он едет в Кобринский ключ, чтобы пребывать там как «репный Фабриций»
[1713]. А на страже чести и славы России встанут император Павел и пожалованные в фельдмаршалы при пароле, то есть простым высочайшим приказом, а не за выдающиеся заслуги, Репнин, Салтыков и иже с ними. Бедное Отечество наше, чего же теперь ему ожидать?
Несколько наивно полагал Суворов, что в Кобрине оставят его в покое, – не тут-то было. Сам отъезд его вызвал высочайшее подозрение, ибо уехал он не один: за ним последовали 19 офицеров его штаба, которые предпочли выйти в отставку, нежели продолжить службу при новых порядках. Кроме того, полководец сделал им выгодное предложение: так как большей частью они были людьми без состояния, то он предоставил каждому из них по небольшой деревне из состава Кобринского ключа. Однако же после ссылки фельдмаршала далеко не все из них поступили благородно и отказались, как Фридрих Антинг
[1714], от предоставленного им состояния. Так началось разорение нашего героя. Но еще более опасным для него в эти мартовские дни стал слух, что удалился он со своими офицерами в деревенский приют не просто так, а для приготовления военного бунта. Мы уже упоминали о двух фразах в письмах от 6 и 10 января 1797 г.
[1715], где полководец ясно дает понять, что он никогда не выступит против Отечества, то есть императора. Так вот, существует устойчивое предание, основанное на показаниях, сделанных во время следствия по делу о «смоленских якобинцах» в 1798 г. капитаном В. С. Кряжевым, о том, что А. М. Каховский, полковник Нижегородского драгунского полка, делал в те критические дни предложение Суворову взбунтовать войска против Павла I и двинуть их на столицу, но герой наш резко возразил:
