«Молчи, молчи – не могу. Кровь сограждан»
[1716].
Правда это или легенда, мы не знаем. Доподлинно известно, что Каховский и его друзья, среди которых был, очевидно, и его единоутробный брат А. П. Ермолов, хорошо известный в нашей военной истории, создали тайное офицерское общество в 1798 г. на Смоленщине, критиковавшее и высмеивавшее императора. По доносу их арестовал генерал-губернатор Линденер, происходивший из павловских гатчинцев, и дело закончилось ссылкой.
Между тем темные слухи весной 1797 г. циркулировали и достигли в апреле Москвы, где гуляли среди присутствовавших на коронационных торжествах. Особенно отличался в распространении их сын великого полководца граф М. П. Румянцев. Он написал новоиспеченному фельдмаршалу Н. В. Репнину, что Суворов «смущает» умы своих подчиненных и может тем вызвать самые тяжкие последствия. Как вспоминает графиня В. Н. Головина:
«Князь Репнин чувствовал всю лживость этого известия, но не мог отказать себе в удовольствии подслужиться и повредить фельдмаршалу, заслугам котораго он завидовал. Поэтому он сообщил письмо графа Румянцева графу Ростопчину. Этот последний представил ему, насколько было бы опасно возбуждать резкий характер императора. Доводы его не произвели, однако, никакого впечатления на кн. Репнина, он сам доложил письмо Румянцева его величеству, и Суворов подвергся ссылке»
[1717].
Косвенно подтверждает это, не раскрывая сути дела, и граф фон Гейкинг, хорошо осведомленный о происшествиях при дворе и в свете в павловское время. Правда, он относит происки князя к 1799 г., забывая, что из-за неудачи миссии в Берлине Репнин еще 30 ноября был отставлен от службы и уехал в Москву, не заезжая в Петербург. Но суть недоброжелательства «добродетельного и христолюбивого» завистника мемуарист отметил совершенно правильно:
«Назначение это
[1718] рассчитывал получить Репнин, который ввиду сего всегда старался унизить достоинства Суворова, не любимого Павлом и отставленного от службы за то, что осмелился выразить мнение, будто можно выигрывать сражения, не обременяя солдат крагами, косами и пудрою. <…> Репнин же увлекся в отношении к этому известному генералу до таких низостей, что мне и говорить о них не хочется»
[1719].
Результатом этого низкого поступка явилась ссылка полководца в село Кончанское. Вот как описал эту катастрофу, разразившуюся в Кобринском ключе, П. Г. Корицкий, многолетний сотрудник нашего героя и его доверенное лицо:
«25 числа
[1720] в 10 часов по-полуночи постигло нас несчастие чрез отъезд Его Сиятельства с нарочно присланным, в Боровицкие его деревни…»
[1721]
Единственное, что согревало сердце старого воина во время этого тяжелого путешествия, – письмо от зятя, пришедшее в начале апреля и сообщавшее радостную весть: Суворов стал дедом, Наташа родила ему внука. Сохранилось короткое письмо к Н. А. Зубову от 8 апреля:
«Вы меня потешили тем, чего не имел близ семидесяти лет: читая, дрожал <…> Наташа, привози графа Александра Николаевича ко мне в гости, а он пусть о том же попросит своего батюшку, твоего мущину»
[1722].
Особенно было приятно думать, что мальчика назвали в его честь, хотя, в общем-то, покойный свояк тоже был Александром.
Он ехал в свое новгородское поместье в сопровождении приставленного к нему для надзора в пути коллежского асессора Ю. А. Николева, снабженного императором широкими полномочиями для доставки отставного фельдмаршала недлительно и беспрепятственно к месту ссылки. Кончанское, находящееся в глубине Боровичского уезда Новгородской губернии, выбрано было самодержцем не случайно: он надеялся, что там, отрезанный от «мира», отрезанный от армии, Суворов будет безопасен, смирен и «впадет» в общественное забвение. Однако на деле вышло иное. Родное и любимое дитя сердца его милая Наташа-Суворочка проявила в эти месяцы лучшие качества своей души, столь свойственные сердцу русской женщины. Не убоявшись грозы, разразившейся над головою отца, она обратилась к императору с просьбой навестить родителя. Это было в начале июня 1797 г., тогда же послала она в Кончанское письмо:
«Милостивый государь, Батюшка. Все, что скажет сердце – молить Всевышнего о продолжении дней ваших при спокойствии душевном. Мы здоровы, с братом и с сыном просим благословения вашего. Необходимое послали при записке к Прокофью. Желание мое непременно скорее вас видеть, о сем Бога прошу: он нам покровитель. Целую ручки ваши и остаюсь навсегда покорная дочь ваша графиня Наташа Зубова.
Графа Николая Александровича не вижу: все беспрестанно живет в Павловске»
[1723].
Поступок ее был очень смел, так как первенцу ее исполнилось едва четыре месяца, а она готова оставить его и ехать к опальному отцу. Кроме того, это могло скомпрометировать мужа, единственного из братьев Зубовых, не подвергшегося пока опале. Суворочка не убоялась и этого.
Наконец разрешение было получено, и в июне, взяв с собой брата Аркадия, кузину А. М. Раевскую, воспитателя брата К. О. Оде де Сиона и его жену, графиня едет в Кончанское. О том, насколько это было важно для опального, видно из рапорта новгородского губернатора П. П. Митусова генерал-прокурору А. Б. Куракину от 19 июля:
«Его Сиятельство в слабом его здоровье, кажется, несколько подкрепился приездом к нему детей Его: Графини Натальи Александровны и Графа Аркадия Александровича
[1724], которые с приезда их проговаривали, что пробудут недель шесть»
[1725].
Надо отдать должное непосредственно надзиравшему за опальным боровичскому городничему А. Л. Вындомскому: строго исполняя свои официальные полицейские функции, перлюстрировать письма графини он не стал. Губернатору пришлось особо запрашивать об этом Куракина, ибо:
