В то время, когда рескрипт в кожаной сумке фельдъегеря трясся по европейским дорогам из Павловска в лагерь русских войск при Асти, Тугут снова принялся перекраивать им же созданный план продолжения кампании. Теперь, основываясь на «секретной экспедиции» и результатах битв при Адде и Треббии, он захотел вторгнуться в Австрийские Нидерланды. Для этого канцлер решил передвинуть армию эрцгерцога Карла с Верхнего Рейна на Нижний: довести ее до 65 тыс. человек, поручить ей осаду Майнца, войти в контакт с англо-русской десантной армией в Голландии и вторгнуться в Бельгию. На Среднем Рейне расположить промежуточную армию из австрийцев, баварцев, вюртембержцев и прочих контингентов германских имперских князей. Эта армия должна была осуществлять связь между Суворовым и эрцгерцогом. Что же касается Суворова, то его строптивый характер и желание, в соответствии с мнением Павла I, восстановить пьемонтского короля в его владениях, которые жадный Габсбург уже предназначал себе в добычу, толкали Тугута на «простенькую» идейку: переместить всю русскую армию из Италии в Швейцарию. Чтобы она перестала путаться под ногами у строителя великой империи Его Апостолического Величества
[2146].
При этом, как видно из рескрипта Франца II от 29 числа, покидать Италию и тем более идти из нее во Францию в кампанию текущего 1799 г. австрийцы не собирались, а вот Суворову идти в Швейцарию предписывалось безотлагательно. Эрцгерцогу же предписывалось покинуть Альпийскую республику немедленно. Удивительнее всего в этом стратегическом безумии было то, что Павел I принял этот план без каких-либо возражений и в рескрипте от 4 августа (старый стиль) предписывал исполнять его неукоснительно:
«Я нашел оный (план) столь во всем сходным с предположениями Моими, что в оригинале его к вам не медля ни мало отправляю, препоручая по оному исполнение вам, также и назидание, чтобы не воспоследовало перемены в Вене – или лучше сказать в голове барона Тугута, кои могут принудить Меня взять совсем другие меры…»
[2147]
Концовка этого отрывка говорит, что император уже недоволен постоянными переделками плана кампании и раздражение против канцлера копится. Но, увы, порочности самого способа стратегического мышления габсбургского «оракула» Павел I просто не понимает, ибо он вместе с венским горе-стратегом одного поля ягоды.
Тугут как приверженец схоластического мышления действует в рамках кордонной стратегии. Театр войны, ее тысячекилометровый фронт для него не более чем шахматная доска. Он перемещает по ней многотысячные армии как шахматные фигуры, совершенно игнорируя факт, что войска, которые он гоняет из Италии в Швейцарию, а оттуда в Германию вдоль правого берега Рейна от альпийских верховий до Дюссельдорфской равнины, двигаться должны не по поверхности штабного стола в Гофкригсрате, а под палящим солнцем Италии или через альпийские льды, снега и перевалы, пересекая теснины Шварцвальда и десятки рек и речек, сбегающих по ним в Швабии и Франконии на пути к Рейну. Он не думает, что во время этих бесконечных маршей войска несут потери от недоедания, усталости и болезней. Не хочет подумать он и о том, что французы с левого берега Рейна, с высот Вогезов и Хердта
[2148] в сотни внимательных глаз следят за всеми передвижениями австрийских войск и имеют полную возможность их упредить. Не хочет думать о том, что в самом сердце Гельветической республики стоят 65 тысяч солдат отважного Массена, деятельных Лекурба, Молитора и других французских генералов, которые после ухода войск эрцгерцога займут их позиции и прервут любое прямое сообщение корпуса Римского-Корсакова с Италией и Суворовым.
Тугут передвигает армии по карте для выгоды австрийского императорского дома. А император российский шлет свои армии морем в Голландию, по суше через пол-Европы в Швейцарию, а теперь еще туда же и из Италии. И все для того, чтобы получить славу сокрушителя «беззаконной» Французской республики. А единственный человек, кто в лагере коалиции действительно постиг все тайны военного искусства, больной, нервный, гениальный почти 70-летний старик, один пытается противиться этому стратегическому безумию, ибо понимает, чем это может обернуться для жизни и судеб тысяч его русских солдат.
Суворов в последнюю декаду августа 1799 г. дает еще одно, теперь уже невидимое, сражение, пытаясь отсрочить свое изгнание в Швейцарию. 17 августа шлет он донесение об этом Францу II
[2149], об этом же и в тот же день пишет эрцгерцогу Карлу. На следующий день ему же шлет герой наш письмо уже об опасности поспешного вывода австрийских войск:
«Я получил известие, крайне удивляющее меня: ваше королевское высочество считаете обязанностью ввести в действие намеченный состав русских войск в Швейцарии так поспешно, что с императорско-королевскою армией, находившейся до сих пор в Швейцарии, выступаете уже в Швабию.
Печальные следствия для Германии и Италии, неизбежные с этой переменой, должны быть очевидны для опытного военачальника. Я уверен, что по усердию и великой цели на общее благо ваше высочество не поспешит исполнением хотя бы даже уже отданного повеления, выполнение которого было бы в полном противоречии с великими намерениями <…> Полагаясь совершенно на прозорливость и доброту вашего сердца, остаюсь спокоен в розсуждении всякого преждевременного шага…»
[2150]
Пишет граф Рымникский очень уважительно, ведь принц действительно хороший полководец, как бы он его в сердцах ни ругал. Но напрасно: даже брат императора не смеет игнорировать приказ Гофкригсрата, таково «великое» правило управления империей. В тот же день граф пишет А. М. Римскому-Корсакову, уже прибывшему к Цюриху:
«Течение обстоятельств непрестанно переменяется: я хотел от вас сюда 10 000, [в]место того сам к вам иду и разве нечто прежде двух месяцев. Мы били на Адде 20 000, на Тидоне – Треббии 30 000, при Нови 40 000, а ныне в горах, или из гор имеем против себя уже 50 000. Падшие главы гидры сугубо возрождаются <…> Вы хорошо делаете, что при очищении прочих малых кантонов будете иметь Люцерн, как нужный пункт для связи с здешними и моего впредь прохода. Но отнюдь [ни] по какому неистовому и неуповательному желанию Гадика не сменяйте
[2151], завися от меня…»
[2152]
