От этого периода в карьере Суворова осталось девять приказов из Генерального дежурства главнокомандующего армией Фермора с подписью нашего героя. Это документы хозяйственного и дисклокационного характера
[129]. Но они относятся к осени 1760 г., а точнее, ко времени с 10 сентября по 27 октября, то есть к тому моменту, когда русские войска заняли столицу Прусского королевства – славный город Берлин.
Об участии Александра Суворова в этом лихом, но непродолжительном (всего войска наши пробыли в городе менее двух суток) набеге нам ничего не известно, кроме одного факта: при занятии Берлина среди прочих заложников наши казаки захватили красивого мальчика:
«Суворов взял его к себе, заботился о нем в продолжение всего похода и, по прибытии на квартиры, послал вдове, матери мальчика, письмо такого содержания: “Любезнейшая маменька, ваш миленький сынок у меня в безопасности. Если вы захотите оставить его у меня, то он ни в чем не будет терпеть недостатка, и я буду заботиться о нем как о собственном сыне. Если же желаете взять его к себе, то можете получить его здесь, или напишите мне, куда его выслать”»
[130].
Само по себе это письмо говорит о человеколюбии и добром сердце автора. Но был ли сам он в Берлине? Из документов, собранных Д. Ф. Масловским
[131], известно, что 28 сентября, в день занятия Берлина русскими войсками, наши главные силы под началом Фермора у Франкфурта-на-Одере соединились с корпусом Румянцева. В тот же день стало известно, что Фридрих II спешит на помощь своей столице, и генерал-поручик Чернышев, руководивший операцией, получил от Фермора и от выздоровевшего фельдмаршала Салтыкова приказ отступать на соединение с главными силами. А так как Суворов был важным лицом в штабе у Фермора, то навряд ли он покидал штаб ради посещения Берлина. В автобиографии он ничего не пишет об участии в этом набеге, молчит об этом и формулярный список полководца. Скорее всего, мальчика он выкупил у казаков, когда легкие войска, отягощенные берлинскими трофеями, соединились с главной армией.
Последний известный нам приказ из Генерального дежурства армии с подписью подполковника Суворова относится к 27 октября 1760 г., когда командование уже принял граф А. Б. Бутурлин. Как складывалась служба героя нашего под его началом, точно неизвестно. Можно предположить лишь одно: Суворов желал быть в действующей части и сумел познакомиться с генерал-майором Г. Г. Бергом, командовавшим после ареста предателя графа Г.-Г. Тотлебена нашей легкой конницей. Следствием этого знакомства стал приказ графа Бутурлина в начале сентября 1761 г.:
«…так как генерал-майор Берг выхваляет особливую способность подполковника Казанского пехотного полка Суворова, то явиться ему в команду означенного генерала»
[132].
Все, прощай служба штабная, здравствуй вольный ветер полей, свист пуль и разрывы картечи отныне и навсегда. Всего шесть месяцев провел он в «легких» войсках, но зато каких. Через день поиски, сшибки, бои с неприятелем. При этом если приказ Бутурлина относится к сентябрю, то из формулярного списка следует, что при корпусе генерала Берга Суворов состоял уже в июле и сражался:
«…под Бригом при Бреславской кононаде; в августе в продолжавшемся чрез целый день с королем Прусским близ монастыря Валштата при деревнях Грос и Клейн Вандрис сражении и потом при самом том Валштате под городом Швейдницом при занятии легкими войсками в разные времена Штригафских, Пичберских и Готспозерицких гор, с знатным неприятельским уроном»
[133].
В автобиографии 1790 г. эти бои были описаны в мельчайших подробностях и заняли три страницы, превосходящие по объему текста формуляр раз в шесть
[134]. И это по прошествии 30 лет! Вряд ли в молдавском селе были у него все необходимые бумаги, значит, опирался он на память, хранившую воспоминания о первой войне.
На что только не способна память человеческая. Вполне понятно, что не мог он забыть эпизод со взятием городка Гольнау в Померании в начале октября:
«…в ночи прусский корпус стал за Гольнов
[135], оставя в городе гарнизон <…> я с одним гренадерским баталионом атаковал вороты, и, по сильном сопротивлении, вломились мы в калитку, гнали прусский отряд штыками чрез весь город за противные вороты и мост до их лагеря, где побито и взято было много в плен: я поврежден был контузиею в ногу и в грудь картечами; одна лошадь ранена подо мной»
[136].
Запомнил и фамилию гусарского майора – Подчарли, ведь это был его первый пленный штаб-офицер.
В описании же боя 20–21 ноября между Регенвальдом и Кельцами язык Суворова становится экспрессивен, воспоминания захватывают его:
«Осенью в мокрое время, около Регенвальда, генерал Берг с корпусом выступил в поход; регулярная конница его просила идти окружною, гладкою, дорогою; он взял при себе эскадрона три гусар и два полка казаков и закрывал корпус одаль справа; выходя из лесу, вдруг увидели мы на нескольких шагах весь прусской корпус, стоящий в его линиях; мы фланкировали его влево; возвратившийся офицер донес, что впереди, в большой версте, незанятая болотная переправа мелка; мы стремились на нее; погнались за нами первее прусские драгуны на палашах, за ними гусары; достигши до переправы, приятель и неприятель, смешавшись, погрузли в ней почти по луку
[137]; нашим надлежало прежде насухо выйти; за ними вмиг – несколько прусских эскадронов, кои вмиг построились; генерал приказал их сломить. Ближний эскадрон был слабой желтой
[138] Свацеков; я его пустил; он опроверг все прусские эскадроны обратно, опять в болото…»
[139].
В нескольких словах описывает Суворов и картину глухой осени, и воинский талант Берга: пошел не по безопасной, дальней, а по неудобной, через лес, дороге, но зато вовремя прикрыл фланг корпуса от изготавливавшегося уже неприятеля.
Но остановиться на этой картине генерал наш уже не может, он просто обязан поведать о подвиге сербских гусар:
