В плену оказалось 1200 рядовых, убито три тысячи
[2322] и генерал Легурье, пленен генерал Лакур, а также:
«1 бригадный и 1 батальонный командиры, 13 офицеров и 1200 рядовых <…> отбито 5 пушек из коих одна 12-ти фунтовая, стоявшая на мосту, обращена была на поражение бегущего неприятеля к Швицу…»
[2323]
Трижды прав был Суворов, когда писал императору в реляции:
«Все сии победы пребудут новыми вечными памятниками неутомимой храбрости российского войска [в] изгнании неприятеля из самых неприступнейших, природою укрепленных местоположений [и] уподоблялися действительным штурмом каковых больше упорнейших и кровавых было три при восхождении на С.-Готар»
[2324].
Но реляция писалась 3 октября (старый стиль) уже в Фельдкирхене
[2325], а пока что надо было еще выйти из альпийских теснин. Сначала 21 сентября Розенберг пошел на военную хитрость: он послал в Швиц приказ его жителям заготовить хлебных и мясных порций на 12 тысяч человек, которые явятся в город на следующий день. Конечно, Массена узнал об этом и сутки ждал нападения. Это и позволило нашим героям спокойно покинуть Муттенталь и его долину. На следующий день, вступив в Муттенталь, французы нашли там 600 тяжелораненых русских и более тысячи французских солдат. С ними были оставлены военный писарь, несколько фельдшеров и штабс-капитан Н. И. Селявин, назначенный командовать русскими ранеными и представлять их интересы, что он с успехом и исполнил, как это засвидетельствовала похвальная грамота от консулов Франции, с которой он возвратился в 1800 г. в Россию. Преследовать ушедших русских Массена не стал, посчитав переход через гору Брагель опасным. Он пошел долгой, но удобной дорогой в долину Линты к Молитору.
Генерал же Розенберг повел наши полки через засыпанную свежевыпавшим снегом Прагель в ночь и туман. 23 сентября героический арьергард соединился со всей армией в Гларисе
[2326]. Войска наши были голодны, разуты и раздеты, патроны вышли все, пушек почти не осталось: они вместе с вьюками провалились в пропасти. Соединиться с Линкеном было уже невозможно, так как он покинул долину Линты и ушел на юго-восток в кантон Граубюнден. Куда же идти? После некоторого размышления Суворов решил повернуть на юго-восток, идти долиной реки Зермут на Эльм, а оттуда через хребет Паникс в долину Переднего Рейна, в Иланц, а отсюда уже рейнской долиной на север к Констанцу на соединение с Римским-Корсаковым. Оставив в Гларисе еще партию тяжелораненых с сопроводительным письмом к французам, в ночь на 24 сентября (старый стиль) войска выступили.
В этот день французы атаковали наш арьергард, которым теперь командовал Багратион, в бою у Швандена. Имея всего 1800 человек против пяти тысяч противника, Багратион и его доблестные солдаты снова покрыли себя славой: они столь яростно постоянно переходили в штыковые контратаки, что казалось, словно русские не отступают, а гонят перед собой неприятеля. Армия собралась вокруг Эльма и здесь ночевала, ежечасно тревожимая французами
[2327]. В два часа ночи 25-го числа войска выступили вновь, французы «проспали» их уход, и когда рано утром атаковали казачьи пикеты, убедившись, что русской армии уже нет, прекратили преследование из-за быстро сужавшегося ущелья, мешавшего им.
Весь день наши измученные войска карабкались на хребет Паникс. Дорожка была узкой, идти можно было лишь поодиночке. Шла она либо по крутому косогору, либо по краю пропасти, ее разрезали глубокие промоины и горные потоки. Погода была уже несколько дней отвратительная, и внизу, начиная восхождение, солдаты вязли в грязи. Потом началась круча, и здесь вместо грязи преградой стал свежевыпавший снег, занесший дорогу. Наверху началась вьюга, солдаты утопали в сугробах, проложенные следы тут же заметало, и задние шли наобум, так же как и передние. Началась буря, в долине грохотала гроза, ветер порывами достигал такой силы, что срывал огромные камни. Каждый неверный шаг был оплачен падением в пропасть. Лишь авангард, ведомый Милорадовичем, успел вечером спуститься в деревню Паникс. Армия же ночевала на вершине и склонах хребта, там, где застала спустившаяся тьма. Добила погода уже глухой ночью: ударил мороз, промокшие до костей, в изодранной форме, босые солдаты покрывались ледяной коркой, многие из бывших на вершине хребта замерзли насмерть.
Перед рассветом 26-го числа войска стали спускаться по обледеневшему склону, многие просто садились на салазки, дарованные природой, и катились вниз. Суворова и великого князя Константина казаки наши спустили на бурках, сев впереди и образовав живой бруствер. К счастью, жертв при спуске почти не было. К полудню войска собрались у Паникса и, произведя расчет и построение, пошли к Иланцу, которого и достигли в тот же день.
Здесь царила мирная тишина. В городке стояла бригада Линкена, далее вниз по течению на расстоянии дня пути в Куре был Ауфенберг со своими солдатами, туда же были свезены припасы для русских. Весь дальнейший путь по долине Рейна до самого Боденского озера, где и стоял Констанц, охраняли части генералов Елачича и Петраша. Снежная громада Паникса осталась позади, надежно защищая своей гранитной спиной от неприятеля. Поход через Швейцарию был благополучно завершен.
Благополучно, ибо армия, попавшая в тяжелейшее положение, стратегически окруженная в Муттенской долине, оставшаяся почти без боеприпасов, продовольствия и обоза, сохранила воинский дух и дисциплину, способность до последнего дня боев бить и побеждать сильнейшего противника, как это показали части Розенберга 20 сентября. Армия, хотя и оставившая раненых на попечение неприятеля, но сумевшая вывести с собой взятых в боях пленных. Побежденной считаться такая армия не может. Кому обязана она таким результатом тяжелейшего похода в труднопроходимых горах? Удивительным человеческим и боевым качествам своих солдат и офицеров. Воспитавшему ее и закалившему в сражениях великому Суворову.
Мало кому из военных гениев удавалось так завершить свое военное поприще: пламенный Ганнибал после 15 лет труднейшей войны проиграл Публию Корнелию Сципиону битву при Заме и обрек тем родной Карфаген на поражение в войне; искуснейший стратег и тактик маршал Франции виконт Тюренн д’Овернь был сражен ядром при рекогносцировке, и это изменило ход кампании; наконец, Ватерлоо поставило кровавую точку в военной и политической карьере Наполеона. А Суворов завершил свой последний поход под клики восторга и недоумения всей Европы с гордо поднятой головой, которую поэты и цари спешили увенчать новыми лаврами. В далеком Петербурге Державин, охваченный пиитическим восторгом, кладет на бумагу чеканные строки:
