Курсы образования по объему в школах были разные, в чем именно состояла разница, нам неизвестно. Но дошли сведения, что в дворянской школе «кадетов» знакомили с началами драматического искусства и театра, и тут, как видно, сказались пристрастия командира. Известно, что когда в 1766 г. Новую Ладогу посетил наместник новгородский граф Я. Е. Сиверс, воспитанники разыграли перед ним какую-то пьесу
[174]. Этот просвещенный вельможа был в восхищении и от образцово устроенного полкового хозяйства, и от «кадетского» театра, и от сада, разбитого на ранее бесплодной почве, в котором полковник собственноручно посадил плодовые деревья.
Чем же было все это? Следствием рачительного ведения сложного дела? Добротой человеческого сердца? Проявлением неуемной энергии, которой мало одной чисто военной сферы? Да, все это мы находим в удивительной человеческой личности Александра Суворова. И все это называется – русский человек эпохи Просвещения.
Год 1766-й – далеко не простой в истории России. В этот год Екатерина II делает важнейший шаг к обретению имени Великая – она начинает сочинение своего знаменитого «Наказа» и подготовку к созыву Уложенной комиссии, которая должна была стать ее помощницей в составлении новых законов для России. Весной этого года Вольное экономическое общество по тайной подсказке императрицы объявило конкурс на сочинения по теме «Что полезнее для общества, чтобы крестьянин имел в собственности, – землю или токмо движимое имение, и сколь далеко его права на то или другое простираться должны?». 6 апреля этого года Общество присудило главный приз доктору права из Аахена – Беарде де Л’Аббе, утверждавшему, что даже самый бедный крестьянин гораздо нужнее государству, чем праздный, неотесанный и алчный вельможа. Крестьянин должен иметь личную свободу и право владеть землей и движимым имуществом
[175]. Чем-то новым повеяло в весеннем русском воздухе.
«Надо возделывать свой сад», – возглашает Вольтер в разгар Семилетней войны в своем «Кандиде». И полковник Александр Суворов наступившей весной берет в руки лопату и сажает плодовые деревья на берегу древнего Волхова, под нашим северным небом. Он начинает с того, чем заканчивает свою повесть великий француз.
Глава шестая
Три войны вместе
Покуда наш герой сажает сад, судьба его начинает свершаться далеко от волховских берегов и способом, казалось бы, для него совсем чуждым.
Давно уже республику польской шляхты Речь Посполитую подтачивали тяжкие недуги. Во-первых, короля избирал Сейм, и власть его была не только не наследственной, но и крайне ограниченной.
Во-вторых, Сейм был в руках полутора десятков семей богатейших и влиятельнейших титулованных магнатов, постоянно враждовавших друг с другом и пускавших в ход серебряные злотые для подкупа голосов депутатов-шляхтичей на воеводских сеймиках и на варшавском Сейме, важнейшие решения которого должны были приниматься единогласно. И если хотя бы один депутат заявлял «не позволяем», то рушилось все сеймовое «коло» и самоважнейший проект закона клался в столь долгий ящик, что рисковал там благополучно околеть. Это был пресловутый и трижды проклятый принцип liberum veto. Одни восхваляли его как краеугольный камень польской свободы, другие же предрекали, что роет он ей верную могилу. И это была третья причина польских бед.
В-четвертых, ежели магнаты и шляхетство были недовольны королем или законом, принятым Сеймом, то вольны были собрать они свободное «коло» и на нем провозгласить конфедерацию и с оружием в руках бороться с Сеймом, а коль повезет, то и низложить его.
В-пятых, магнаты, хищно не желая допустить друг друга до короны польской, вот уже почти семьдесят лет выбирали на престол чужестранцев курфюрстов Саксонских. Но это привело к еще пущей беде: немецкие владыки дважды втравили Польшу в совершенно ненужные ей и крайне разорительные войны. Сначала с Карлом XII шведским, а потом в войну Семилетнюю. Иностранные армии исходили республику вдоль и поперек, толпясь в ней как в придорожной корчме. Начиная с Петра Великого, влияние России соперничало здесь с происками Франции, Австрии и Пруссии. А с юга никогда до конца не рассасывалась турецкая и крымская угроза. Постепенно Петербург стал смотреть на Польшу как на свою «маетность»
[176], а магнаты либо ловили подачки русского посла, либо просили пособий у Парижа, Вены и Берлина. Простой народ польский, заклепанный в оковы «хлопства», безучастно смотрел на панские свары. Казалось, сила потомков Пяста расточалась зря и иссякала.
Но в довершение всех бед еще имелась и шестая причина, сгубившая край польский доскончально, – это вера. Поляки и литовцы были римскими католиками, но более половины населения страны – это православные украинцы и белорусы, курляндские латыши и немцы-лютеране, а еще и евреи, жившие по белорусским и украинским городкам и местечкам. Все, кто не исповедовал католицизм, считались людьми второго и третьего сорта, именовали их диссидентами, были они стеснены в гражданских правах, в исповедании своего культа и не могли занимать ни гражданские, ни военные должности.
Положение украинцев и белорусов было особенно тяжким: они были хлопами польских и литовских шляхтичей, считавших их быдлом вдвойне, ибо они схизматы, еретики, полностью бесправные перед своим паном. И их не просто задавили барщиной, но еще и старались лишить веры предков, насильно принуждая перейти в лоно униатской церкви, которая хоть и сохраняла православный ритуал, но признавала супремацию папы римского. При известных обстоятельствах это насилие могло вызвать беспощадное восстание народа против угнетателей.
Таковы были обстоятельства, когда 24 сентября 1763 г. в королевском Вавельском замке внезапно умер Август III Саксонский, тридцать лет бездарно правивший в Польше. Императрица Екатерина II имела два важных обстоятельства, чтобы вмешаться в польские дела.
Во-первых, возвести на престол короля, дружественного ей и России, а во-вторых, заступившись за диссидентов, приобрести поддержку православных на Украине и в Белоруссии и тем еще более усилить свое влияние как в Речи Посполитой, так и в России.
Первую задачу решила она, выдвинув в кандидаты прежнего возлюбленного графа С. Понятовского, природного поляка, потомка Пястов:
«Я немедленного посылаю графа Кайзерлинга послом в Польшу, чтобы сделать Вас королем…»
[177]
Так писала императрица ему еще за год до смерти ничтожного Августа III, теперь же настала пора действовать. Новый русский посол князь Н. В. Репнин не скупился на подкупы и посулы, Понятовский обещал пойти на известные уступки диссидентам в обмен на согласие уничтожения liberum veto, русские дипломаты были готовы согласиться. Но Фридрих II решительно отказался от этого, не желая расширения королевской власти. Ситуация запутывалась: граф Понятовский стал королем Станиславом Августом, но положение православных не улучшилось ни на йоту.
