Турки потеряли в этот день не менее 1100 человек, но по оврагам и в бурьяне валялось много необнаруженных тел, орудий захвачено 7; наши силы составляли не более 3000 человек, а потери убитыми и ранеными до 200 человек, не более
[264]. Суворов оправдал мнение главнокомандующего о себе, высказанное им в донесении государыне от 8 августа:
«…важный гирсовский пост поручил Суворову, ко всякому делу свою готовность и способность подтверждающему»
[265].
Теперь же, когда был получен рапорт о победе, Румянцев повелел во всех частях армии отслужить благодарственный молебен, а самому герою писал 5 сентября:
«…за победу, в которой признаю искусство и храбрость предводителя и мужественный подвиг вверенных вам полков, воздайте похвалу и благодарение именем моим всем чинам, трудившимся в сем деле»
[266].
Однако же на этом сражении боевая страда в 1773 г. для Суворова и прекратилась: армия наша устроилась на винтер-квартиры в Валахии, а турки более тревожить Гирсово не смели. Славный гирсовский командир в сентябре и октябре занимается постройкой помещений для войск, а в начале ноября на него поступил донос о небрежении размещением солдат, донесли самому фельдмаршалу. Румянцев велел генерал-поручику Г. А. Потемкину расследовать дело. Тот приехал, но ничего дурного не обнаружил. Очевидно, эта поездка лишь укрепила их с Суворовым приятельские отношения. Да и зная о постоянной заботе нашего героя о здоровье войск – могло ли быть иначе?
Вскоре, все в том же ноябре, взяв отпуск, наш герой покинул армию и поехал в Москву, к родителю своему. Здесь ждала его невеста и свадьба. Брак был явно делом рук Василия Ивановича, уже приближавшегося к 70-летию и доживавшего свой век на покое в Первопрестольной. Старику хотелось увенчать свои труды по укреплению семейного благополучия, материально уже им упроченного, выгодной женитьбой единственного сына и наследника.
Сестры Суворова уже были удачно выданы замуж: старшая Анна за князя И. Р. Горчакова, сыновья ее впоследствии пользовались покровительством великого дяди; младшая Мария сочеталась браком с богатым вологодским помещиком А. В. Олешевым, довольно известным в тот век писателем и деятелем русского Просвещения. Теперь, по мнению отца, очередь была за Александром. Генералу нашему было уже за сорок, он был известен и в военной среде, и самой государыне, чего ж тянуть далее – пора.
Невеста, княжна Варвара Ивановна Прозоровская, происходила из стариннейшего боярского рода, ведшего свое начало от Рюрика и князей Ярославских. В роду этом боярство переходило в XVI–XVII в. из поколения в поколение, он принадлежал к верхушке старомосковской знати. Однако, как это часто бывало, древний род разделился на несколько ветвей, и судьбы их сложились по-разному. Отец княжны Варвары хоть и достиг чина генерал-аншефа, совершенно разорился, поэтому-то и дочь его на 23-м году была все еще не замужем: бесприданницы редко кому бывали нужны. Но именно поэтому-то Василий Иванович и направил на нее свои марьяжные усилия. Состоятельность и чиновность сына его вынудили гордых Рюриковичей смягчить фамильную спесь и принести свою знатность и родовые связи в приданое «худородному» Александру Суворову. Перезревшей невесте при бедности ее трудно было найти более завидного жениха.
Помолвка состоялась 18 декабря (старый стиль) 1773 г., через четыре дня последовало обручение, а 16 января свадьба. Действительно, этот брак открывал перед новобрачным двери большого света. Один дядюшка Варвары Ивановны – князь А. М. Голицын, другой же – граф П. А. Румянцев, начальник Суворова, женатый на еще одной тетушке молодой супруги военачальника. Оба фельдмаршала были извещены о браке новоприобретенным родственником тут же по его заключении. Казалось бы, Василий Иванович мог быть доволен: род его удачно «привился» к родословным древам князей Прозоровских, Горчаковых, Голицыных, о большем и мечтать было невозможно сыну и внуку служилых дворян средней руки. Но, как и многие расчеты человеческие, «здание» строилось на песке: старик учел, казалось бы, все, кроме самого главного – вкусов, воспитания и характеров сына своего и сиятельной новобрачной. Как показало время, они были совершенно разными людьми. Союз их оказался несчастливым и в течение следующих десяти лет распался совершенно, доставив Суворову сердечную боль и обиду на двукратную измену жены, а ей – горькие сожаления об упущенных возможностях, когда впоследствии ее неказистый внешне супруг превратился в великого полководца, чье имя гремело сначала по всей России, а потом и по Европе. А она оказалась непричастна к его бессмертной славе. Но все это будет потом, а сейчас, в феврале 1774 г., оставив молодую супругу в Москве, герой наш спешит на юг в действующую армию.
Не в спокойное время покидает он Первопрестольную, старика отца, жену и непривычную ему жизнь женатого мужчины: в древней столице множатся слухи о невиданной силы бунте, сотрясающем далекий Оренбургский край, землю яицких казаков, Башкирию и Приуралье. Слухи о дерзком самозванце, принявшем имя покойного Петра III, о толпах простого народа, стекающегося под его знамена, не сходят с уст не только почтенных дворян и купцов, но толкуются и перетолковываются всей громадой простого московского люда: торговцев и лоточников, лавочных сидельцев и мещан, ремесленников, мануфактурных рабочих и крепостной дворни. Смутное и поистине опасное время, но первые громкие победы, одержанные повстанцами, миновали, а на помощь осажденному ими Оренбургу сквозь снежные степи с верными войсками поспешает его старый начальник, усмиривший недавно конфедератов генерал-аншеф Александр Ильич Бибиков – муж испытанной доблести и великого разума, верный слуга государыни. В этих надежных руках войско будет победоносно, мятеж угаснет, и все образуется. И эти трезвые мысли успокаивают нашего путешественника, он гонит прочь от себя тревожные думы, еще прочнее запахивает медвежью полость и, убаюканный покачиванием почтовой кибитки, засыпает. А она, влекомая тройкой резвых лошадей, знай себе летит по снежным просторам России навстречу войне и судьбе.
С наступающей весной армия наша пробуждалась от зимнего оцепенения. Граф Румянцев готовился к новому походу за Дунай. Из Польши в Валахию прибывали освободившиеся там войска, из них формировался резервный корпус, во главе него и был поставлен Суворов. Он приложил большие усилия по подготовке этих войск к боям с турками. Вот что приказывал он, опираясь на приобретенный опыт, внедрять при обучении:
«…в поле варвары
[267] побеждаюца страшными им пехотными кареями, исходящими из него картечами и мелкою пальбою; случаеца, правда, что они на штык набегают и оным поражаюца, прорвавшись в него внутренним его резервом, которому должно быть всегда цельными ротами».
Стараться не расходовать патронов залпами, а иметь в каждом капральстве по 6 выборных стрелков «каждому в своем ранжирном месте, и те должны стрелять на наездников; тако плутонги <…> каре действуют наступательно, как бы трудно местоположение ни было <…> каждый начальник карея вступал с неприятелем в дело, соблюдая главные правила и цель данной диспозиции в переменных, но для единственно победы, обстоятельствах, должен только быть вспомогаем своею твердостью, храбростью и расторопностью. <…> Тако господам пехотным полковым командирам к сим кареям весьма полку приучить ко строению <…> В каре передние шеренги никогда не на коленях
[268]. Солдаты маршируют вольным шагом сами о себе, движения каре суть всему его стеканию; передний фас – тот по обычаю, где ударяет <…> При окружении каре конницею итти ему без остановки, гордым шагом до определенного места
[269], отстреливать оную
[270], как сказано в сем пункте, невзирая ни на какую трудность местоположения. <…> Окружаица каре пехотою. Тож блистательно – тут действие картечь
[271], ворвавшихся, пачи чаяния, внутрь – переколет карейный резерв – и вкупе пехотою и конницею»
[272].
