Ну и чтобы не было даже надежды на возможность забирать воду на берегу, он предписал русским офицерам не допускать высадки с кораблей на берег для этой цели. А чтобы у турецкого начальства отпали все «сомнения», Суворов предложил временно командовавшему Азовской флотилией А. И. фон Крузу произвести демонстрацию вблизи Ахтиарской бухты
[342]. В течение следующей недели русские посты пресекали попытки турок запастись пресной водой, на письма турецкого начальства Суворов не отвечал, а давно обещанный турецкий флот все не появлялся. И вот наступила развязка: 2 июля (старый стиль) турецкие корабли снялись с якоря и ушли от берегов Крыма
[343].
Первый акт наш герой выиграл. Но на самом деле это был только пролог: Османская империя готовилась объявить России войну. Подготовка велась с февраля 1778 г., подавление восстания в Крыму заставило замедлить сборы, но не отказаться от них. Теперь же скрипучие колеса турецкой государственной машины вновь стали вращаться со все увеличивающейся скоростью. Решено было перебросить через Черное море 40-тысячную армию, основная часть должна была высадиться в Гезлеве (Евпатории), другая – осадить занятый русскими Кинбурн, стороживший подступы к Перекопу, третья – прибыть в Закубанье и там сплотить верных империи, создав из них еще одну армию для действий на Кубани и, может быть, перебросив ее части в Крым. И наконец, если высадка в Крыму для главной части армии будет удачна, из Измаила и Бендер по территории принадлежащего Турции Буджака двинется 40-тысячная армия в направлении на Перекоп
[344].
Ключом ко всей этой комбинации, как видит уважаемый читатель, является Крым, а ключи от Крыма находятся в руках генерал-поручика и кавалера Александра Суворова. Как поступит он, когда противник приблизится к берегам полуострова? Это решалось в Петербурге: граф Н. И. Панин и императрица были хорошо информированы, ибо русский посланник в Константинополе А. С. Стахиев вел дела тонко и от своих информаторов был отлично осведомлен как о внутренней слабости противника, так и о распрях внутри Дивана, расколотого на партии «войны» и «мира». Он сообщал, что руководители экспедиции, капудан-паша Джезаирли Гази Хасан и паша Трапезунда и Эрзерума Хаджи Джаныклы Али-паша, поставлены во главе флота и армии не столько в расчете на их победу, сколько в надежде на неудачу, которая позволит избавиться от этих двух слишком влиятельных и опасных вельмож. Отсюда следовало, что с турецкой армадой нужно не сражаться, а тянуть время и любыми способами избегать пролития крови. В этом духе и был составлен рескрипт государыни к графу Румянцеву-Задунайскому. Фельдмаршал же соответственно наставлял Суворова, сообщая ему о выходе флота противника в море и его целях:
«Я из ваших рапортов, видя ваши учреждения в занятии проходов <…> во всем сходственно моим предписаниям сделанные твердо, надеюсь, что коварные турок замыслы превратите вы, неусыпным вашим бдением и осторожностию, в тщетные и не допустите их ни с которой стороны впасть в Крым, а в необходимости отразите их мужеством своим и добрым распоряжением»
[345].
Но все же, как заявлял он, главная линия поведения – переговоры и затягивание времени, а средство к недопуску на берег – объявление строжайшего карантина, ибо на судах капудан-паши свирепствует чума, вывезенная тем из Константинополя. Довод был сильный и, что очень важно (если конфликт все-таки вспыхнет), – понятный для правительств Западной Европы, ибо там о чуме, свирепствующей в Турции, знали и сами принимали против нее карантинные меры.
Между тем к востоку от Синопа, в Самсоне, на берегу Черного моря в конце июня находилось 11 тысяч моряков под командой самого капудан-паши, 8 тысяч янычаров и 20 тысяч ополчения, набранного Хаджи Джаныклы Али-пашой
[346]. Среди моряков чума собирала обильную дань. И все-таки турки решили выйти в море. Командующие походом отправили сообщение об этом 28 июня (старый стиль) на имя князя Прозоровского, еще не зная, что на его посту теперь Суворов
[347]. В своем письме капудан-паша грозил обстреливать и топить любой русский военный корабль и при этом не считать это нарушением мира, ибо русские, согласно мирному трактату, и держать таких кораблей на Черном море права не имеют. В ответ на такое «дружественное» послание Суворов 14 июля (старый стиль) написал:
«Письмо от вас <…> здесь получено и в рассуждении странной претензии, тщеславных угроз и неприязненного злословия, в нем израженных, отнесено к вышшему месту. Что ж до меня, то я не позволяю себе верить, чтоб Блистательной Порты флот мог быть когда-либо у крымских и до области татарской всех прилежащих берегов. Особливо в нынешнее время, когда Крым пользуется совершенным спокойствием. <…> Впротчем, таковое ваше предприятие иначе принято быть не может, как точным разрушением с стороны вашей мира, а потому и имею я долг употребить все меры к защищению вольности и независимости сих народов <…> не хочу верить, чтоб оное письмо <…> точно от вас писано, ибо особам на такой степени, на каковой вы, не точию обязательствы своего государя, но всякую благопристойность и вежливость свято хранить должно»
[348].
Письмо Суворова было немедленно отправлено в Константинополь и произвело на Диван действие ушата холодной воды. Капудан-паша, несмотря на свою браваду, к Крыму сразу же приближаться не рискнул, а решил закрепиться в Суджук-Кале на кавказском берегу. Из этого ничего путного не вышло, а лишь испортились отношения с абазинцами. Время шло, Хаджи Джаныклы Али-паша в поход через море не рвался, а капудан-паша без его 20 тысяч предпринимать экспедицию не мог и постоянно просил у Дивана провиант и окончательное султанское повеление. Наконец 19 июля (старый стиль) он получил и то и другое. Более упираться Али-паша не мог, и 27 июля турецкая армада, покинув порт Самсона, отправилась в Суджук-Кале. В строю было 163 корабля
[349], из них семьдесят три больших
[350].
Однако пока флот османов плывет через Черное море, необходимо обратиться к другому делу, которое легло на плечи Суворова этим архислож-ным летом 1778 г. в Крыму. Речь идет о переселении в Россию крымских христиан-греков и армян. Христианская община Крыма активно занималась садоводством, держала в своих руках почти всю торговлю, усиленно подвизалась в ремесле. Кроме того, именно она была главным налогоплательщиком, наполнявшим ханскую казну, ибо татары как мусульмане были освобождены от большей части налогов. Однако экономическое и религиозное благополучие христиан зависело целиком от благорасположения хана. А хан, в свою очередь, всегда зависел от крымской знати и мусульманского духовенства. То, что Шахин Герай пытался превратить свою власть из традиционно выборной в самодержавную, было воспринято всем мусульманским населением как признак его «повреждения» в вере, а может быть, и тайного перехода в христианство во время его длительного пребывания в Петербурге в 1774–1775 гг. А раз появились такие подозрения, то положение крымских христиан становилось шатким. Наконец, активное участие греков-арнаутов на стороне хана в подавлении восстания зимой-весной 1778 г. еще более компрометировало христиан в глазах татар. Вставал вопрос: что будет с греками и армянами, когда русские войска покинут Крым? Не произойдет ли ответной резни со стороны мусульман? Может быть, разумнее всего покинуть страну вместе с русскими и под их прикрытием? Свою лепту в такие настроения вносил и митрополит Игнатий, глава Готфейско-Кефайской епархии, в предшествующие годы дважды просивший Святейший синод принять его епархию под свое управление.
