«Они обошли г[рафа] С[уворова]-Р[ымникского] <…> К[нязь] Ю. Долгоруков]
[35] с ним одного года в службе по списку в колыбели»
[36].
Ведь при условии производства «по старшинству» важно было не где, а когда дворянин начал службу. Во всяком случае внятного ответа на вопрос, почему В. И. Суворов не определил сына на службу до достижения 13-летнего возраста, у нас нет.
История о влиянии встречи Александра с «арапом Петра Великого», А. П. Ганнибалом, на согласие Василия Ивановича наконец-то записать сына на военную службу вызывает сомнение, хотя и широко известна. Пустил ее в оборот все тот же Фукс. Он утверждал, что рассказал ему об этом сам генералиссимус. Утверждение Фукса, что Ганнибал и В. И. Суворов были «искреннейшие друзья»
[37], документально ничем не подтверждено. В пользу его может быть только одно обстоятельство: с февраля 1724 г. Ганнибал – поручик бомбардирской роты лейб-гвардии Преображенского полка и обучает молодых солдат математическим наукам
[38], а Василий Суворов в 1725 г. был выпущен в эту же роту сержантом. Теоретически они прослужили вместе два года, пока в 1727 г. Ганнибал под благовидным предлогом не был отправлен в Сибирь, фактически в ссылку
[39]. Все вроде бы сходится: два года совместной службы – приличный срок, чтобы два бывших денщика государя, да еще и служащие в одной бомбардирской роте, не только познакомились, но и подружились. Однако же А. В. Суворов ни в письмах, ни в записках ни словом не обмолвился об этом знакомстве или дружбе или о том, что «благословение» царева арапа повлияло так на судьбу его. Это очень странно.
Но если внимательно прочесть, что пишет Фукс, все странности исчезнут:
«Подобно Монтекукколи
[40], познакомился он опытами с каждым чином и, научась сам повиноваться, мог сделаться добрым Начальником.
Но сего еще недостаточно; надобно, чтобы для достижения высших степеней Начальника разум обогащен был познаниями, душа воспламенялась б примерами Героизма. Младой Суворов, восчувствовав в себе сию надобность, предался изучению языков <…> Вольф, Лейбниц, Гибнер были в молодости любимые его и того времени славнейшие писатели. История древняя и новейшая была школа, в которой образовался его ум.
Там воспламенялось пылкое воображение юноши, когда он видел Александра над гробницею Ахиллеса, Кесаря над статуею сего, проливавших от соревнования слезы. И я буду побеждать, воскликнул и он конечно!!! <…> Так укрывался он, в доме родительском, в уединенную свою комнату и тайно беседовал, и жил с сими учителями в знаменитой древности! Отец его, строгий надзор за ним имевший, попросил однажды Арапа Генерала Ганнибала, редких талантов, воспитанника Петра Великого, искреннего своего друга, чтобы он зашел нечаянно к сыну и посмотрел, чем занимается шалун. Как удивился Ганнибал, когда застал молодого Суворова в сих упражнениях: но еще более удивился он обширным его сведениям. “Нет, брат Василий Иванович, сказал он по возвращении к своему другу, беседа его лучше нашей, с такими гостями, как у него, уйдет он далеко” <…> Сей анекдот из уст Суворова»
[41]
Последняя фраза приписана внизу страницы. Этот текст – обычное нравоучительное назидание. Он хорош для воспитания кадетов 1-го Санкт-Петербургского кадетского корпуса и просится в прописи, предназначенные для них. Но здесь нет никакого упоминания о конфликте между отцом и сыном и документального свидетельства, что в 1742 г. «арап Петра Великого» побывал в Москве. А ведь исходя из биографии полководца именно эта встреча должна была подтолкнуть отца на зачисление сына в лейб-гвардии Семеновский полк осенью 1742 г. Кстати, почему именно туда, если и В. И. Суворов, и А. П. Ганнибал, и дядя будущего военачальника А. И. Суворов, у которого он потом будет жить в Петербурге, служили в Преображенском полку? Мы хорошо знаем, что существовала традиция зачислять юношу в тот полк, в котором ранее служили старшие родственники, так, собственно, и создавалась в гвардии полковая офицерская «семья».
Понятно желание лиц, писавших о Суворове, как-то объяснить этот казус, а заодно и драматизировать рассказ. Так в повествование о герое вводится элемент борьбы с противодействием людей и судьбы его стремлениям, борьбы, проявившейся уже в самом детстве. С точки зрения романтической это вполне понятно, но, увы, историк должен опираться в первую очередь на документы.
Единственное, что во всей этой истории представляется действительно реальным, так это любовь к чтению и рано определившийся интерес к историческим сочинениям и книгам по военной истории, равно как и к биографиям полководцев древности и нового времени. Думается, что отцовская библиотека, исходя из того, что мы теперь о ней знаем, могла предоставить юному Александру подобное чтение. А оно уже было способно одним содержанием раздуть искру интереса в огонь увлеченности. Все остальное не документировано, а значит, и проверке правдивости в изложении не поддается. Есть лишь результат некоего процесса, протекавшего в стенах московского дома: прошение юного Александра о зачислении в Семеновский полк, написанное, естественно, с разрешения отца:
«Всепресветлейшая Державнейшая Великая Государыня Императрица Елисавет Петровна Самодержица Всероссийская Государыня Всемилостивейшая.
Бьет челом недоросль Александр Васильев сын Суворов, а о чем следуют пункты:
Понеже я в службу Вашего Императорского Величества еще нигде не определен.
А имею я желание служить Вашему Императорскому Величеству в лейб-гвардии Семеновском полку, и дабы высочайшим Вашего Императорского Величества указом повелено было меня именованного определить в означенный Семеновский полк солдатом.
Всемилостивейшая Государыня,
Прошу Вашего Императорского Величества о сем моем челобитье решение учинить.
К сему прошению Александр Суворов руку приложил
Октября… 1742 года»
[42].
И это первый достоверный документ, связанный с именем Александра Суворова, фиксирующий личность его на пороге 13-летия. Следствием этого прошения стало зачисление нашего героя на военную службу. Приказ об этом по Семеновскому полку был отдан 22 октября 1742 г. и подписан Андреем Ушаковым, Степаном Апраксиным и Петром Чаадаевым
[43].
