И Семен Лебедев, тот человек, что умер там, в пустыне африканского континента, таким не был. Был эгоистом? Да. Считал себя умнее других? Не без этого. Тешился мыслями о собственной уникальности? Конечно, все так делают. Вот только это все было легко и непринужденно, не выходило за рамки и не мешало ему жить. Просто потому что Семен Лебедев понимал: он точно не самый умный и не самый уникальный. Даже не в первом миллионе из семи миллиардов, скорее всего.
Может быть именно поэтому, вдруг оказавшись кем-то даже не из разряда «Один на миллион», а сразу попав в «Один на весь мир», Лазарис Морфей не заметил, как впустил в себя этот яд. Ведь это и правда самый настоящий яд, только не тот, который убивает за несколько минут, а другой, вызывающий привыкание и вынуждающий приходить снова и снова за все большими дозами. В какой-то момент высокомерие стало его наркотиком.
И когда вдруг он перестал быть «Одним на весь мир», и стал «Одним из толпы», в первое время ему пришлось пережить самую настоящую ломку. До одури хотелось снова ощутить на себе эти недоумевающие взгляды, выдать что-нибудь, что вызовет у слушателей настоящий когнитивный диссонанс, таинственно усмехнуться, давая тонкий намек, что нечто произошедшее не ускользнуло от взгляда одиннадцатилетки, хотя должно было.
Вот только его лицо в тот момент было лицом взрослого, тридцати-сорокалетнего мужчины, Лаз решил держаться в этом промежутке, и его слова больше не вызывали никакого вау-эффекта. Просто потому что в самих словах не было ничего такого. И в нем самом не было ничего такого, если забыть про магию. И это понимание, не на уровне мозгов, а там, значительно глубже, куда не пробиться никакими рациональными доводами, поначалу было очень неприятно.
«Как это так? Я и правда совершенно обычный? В моих шутках нет искрометного юмора, в моих словах нет разгадок вселенских тайн, а в моих поступках — мировых откровений?»
Однако со временем удивление прошло, следом за ним прошло неприятие, а потом исчезло и разочарование. Он остался уникальным магом и в будущем от его решений и правда будут зависеть судьбы миллионов людей. Но не магия делает Лазариса Морфея — Лазарисом Морфеем. Отбрось ее и суть не изменится. Родись он, как родители, без магического дара, родись он в другой семье, с другим социальным положением и достатком, родись он в другой стране или даже другом мире, он остался бы ровно тем же самым человеком. Просто потому что он родился, по-настоящему родился, в совсем другом месте и в совсем другое время. Да, сейчас Лаз тут и нет смысла держаться за земную жизнь руками и ногами. Но и отрицать ее бессмысленно.
И намного правильнее будет жить так, как жил бы Лазарис Морфей, а не как жил бы сильнейший маг в мире. Так что сегодня он выпьет еще пару кружек этого слабого пива, доест уже порядком остывшую уху, дослушает до конца старательно выводимую бардом песню, потом поднимется в свою комнату, залезет в кадку с водой, которую к тому моменту уже должны будут наполнить и за чтением довольно толстого томика, озаглавленного «Тонкости и нюансы магии Трансформации. Том Третий», дождется, когда у Сеймы закончится смена. А завтра, укрыв спящую девушку одеялом и чмокнув напоследок ее в россыпь веснушек на пухленькой щечке, соберет свои нехитрые пожитки, оставит на прикроватной тумбочке ее двухнедельное жалование, спустится вниз, где расплатится за постой с заспанным хозяином «Китового Уса», выйдет за дверь под легкий снег и навсегда покинет деревню Пенную, оставив после себя очередную использованную личину и парочку приятных воспоминаний.
Такого ли ждал от него Савойн Листер, сейчас наверняка думающий, где он? Точно нет. Чего угодно, но не этого. Но, тем не менее, так он и поступит. Будет ли это правильно? Кому как. Для в будущем сильнейшего мага континента и обладателя неизмеримого потенциала? Пить дешевое пиво в захудалом трактире и спать с рыжеволосой Сеймой, имеющей десяток лишних кило и вполне возможно что имеющей парочку вызванных подобными случайными связями болезней? Конечно нет. Для Лазариса Морфея, даже нет, для Лаза, для него, здесь и сейчас? Почему нет? Пиво, несмотря на свою дешевизну, было не таким уж плохим, трактир, несмотря на захудалость, мог похвастаться мягкими перинами и вкусными супами, Сейму лишние килограммы нисколько не делали менее привлекательной, а заразиться чем-то, будучи в трансформации, он не мог в принципе. В будущем, Лаз не сомневался, его еще ждет куча всякого, и хорошего, и откровенного дерьма. Это было ему предречено еще в прошлой жизни. Но это все будет потом. А пока… пока будет легкий снег, обхватившие плечо когти Принцессы и дорога без особых цели и маршрута.
.
По дороге, вьющейся вдоль побережья Пустого океана, ровными шагами продвигаясь на юг, идет человек. На взгляд мужчине можно дать лет тридцать пять — тридцать семь, не слишком высокий, худощавый, с волосами цвета пшеницы и серо-синими, чуть прищуренными от дующего в бок ветра глазами, он выглядит совершенно обычно, если забыть о сидящей у него на плече большой иссиня-черной хищной птице. Однако в такой близости от границы Озерной империи приручители не являются чем-то особенным, так что даже эта деталь никого особо не удивит.
Проезжающая мимо повозка, запряженная мощным тяжеловозом, притормаживает и путника окликают. Пара минут неспешного разговора — и вот фигура с черным крылатым силуэтом на плече уже забирается в повозку. Особо опасным он не выглядит, да и, если что, у возницы под сиденьем всегда припрятан отличного качества нож. А вдвоем ехать, все-таки, всегда веселее.
Медленно падающий снег, крупный, мягкий, зима в этих широтах даже в самый разгар не бывает особо кусачей, через полчаса укроет и следы путника, и колею от проехавшей повозки. И никто никогда не узнает, кто тут проходил и куда делся. Сколько таких кратких историй мог бы поведать этот снег? Эта дорога? Это море? Сколько они видели их, странников, идущих непонятно откуда и непонятно куда? Никем не замеченных, никем не запомненных.
Невидимых.
Глава 2
— Итак, скажи мне, почему я должен взять именно тебя? — Суровый мужик с львиной гривой светло-рыжих волос, скрыть которую не удавалось даже завязанному на затылке конскому хвосту, оценивающе оглядел очередного кандидата на должность охранника нового поместья графа.
В целом новичок ему нравился. Около тридцати, высок, мускулист, опрятен, гладко выбрит, аккуратно подстрижен. С учетом того, что службу ему предстояло нести не абы-где, а в поместье одного из влиятельнейших людей страны, это было ценно. И, что, все-таки, куда более важно, явно опытен в бою. Правда это начальник стражи определял уже скорее по глазам, темным, почти черным, рассматривающим собеседника без грамма оторопи, серьезным и вдумчивым. Из десятка кандидатов на должность едва ли двое выделялись подобным. А это было важно.
Графу не нужны были простые вышибалы, в свободное время ковыряющиеся в носу и не знающие чисел больше тех, что стояли в квитанциях о зарплате. Наверное именно поэтому отбор на такую лакомую должность шел уже больше недели, а занято было лишь чуть больше половины мест. С одной стороны, Унар, а именно так звали начальника графской стражи, понимал желание Его сиятельства. Понимающий и умный охранник и работу будет выполнять более ответственно, в случае чего не растеряется и сможет дать гипотетическому врагу достойный отпор, да и в целом, когда обладаешь такими властью и влиянием, начинаешь предпочитать качество количеству. Однако если бы Унара попросили дать честный ответ, он бы сказал, что уже порядком задолбался опрашивать десятки желающих устроиться на тепленьком месте.
