К тому же была куда более серьезная опасность. Раскрой Лаз себя и Лотос вполне может вывернуть все так, что он если и не был организатором всего этого кошмара, то точно одним из сообщников. И тогда история о его помощи превратится в хитрую попытку возвыситься за счет, а может даже с поддержкой бывших подельников. А там не далеко и до обвинения в адрес самой Кристории, в результате чего альянс стран получит уже не косвенный, а самый настоящий повод начать войну. Политика и политики отлично умели извращать реальность, если это было им выгодно.
Однако в таком случае возникал вопрос. Зачем вообще было так напрягаться и мучаться из-за этих людей? Причины было две.
Первая заключалась в том, что, независимо от выбора Лаза, неудачное разрешение ситуации с тремя сотнями заложников повлечет за собой серьезное политическое напряжение. Лотос будут обвинять в смертях, вероятно репутация империи сильно упадет. И казалось бы что в этом нет ничего плохого, однако за три года поездок в пустыню Лаз понял одну простую истину: когда у людей сдают нервы, достается не только тому кто виноват. Страдают все, в той или иной степени. И больше всего шишек сыпется на голову того, кому нечем ответить. Люди привыкли и отлично умеют вымещать свою злость на слабых. А самой слабой, несмотря ни на что, сейчас является именно Кристория. Да, может на какое-то время от его родины и отстанут, сосредоточив внимание на империи и ее промашках, но ни один монарх не забудет, ради чего они все приехали в Лотос. И когда начнется война, а в ее неизбежности Лаз уже практически не сомневался, Кристории достанется куда больше чем могло бы.
А вторая причина сейчас с красными, но не от крови, а от слез глазами лежала у него под боком, крепко настолько, насколько позволяли детские ручки, обнимая его плечо. Он не мог допустить чтобы с родными Айны что-то случилось, как не мог и позволить ей услышать крики раненых и умирающих.
Поддавшись внезапному порыву, он поднял еще дрожащую ладонь и погладил мягкие, словно шелковые, волосы цвета ночи. Решение помочь этим людям принять было непросто, решение остаться в тени, промолчать о своем подвиге, далось еще труднее. Однако по сравнению с тем выбором, который ему предстояло принять сейчас, они были словно песчинка перед горой. Вот только сделать его было надо.
23:20
— Айна, — ее ушко забавно дернулось и к Лазу повернулась еще красная от плача, но уже вполне спокойная мордашка.
— Да?
— Ты должна идти к своей сестре и Далану. — Осветившая на секунду ее личико улыбка резко пропала, когда девочка почувствовала в его словах подвох.
— А ты?
— Я не могу пойти с тобой. — Будь на его месте кто угодно другой, кроме, разве что, ее отца, принцесса просто не стала бы слушать. Однако это была ее добрая тьма.
— Почему? — На только-только высохших глазах снова начали наворачиваться слезы.
— Потому что если кто-то узнает, кто я, может случиться что-то очень плохое. — Лаз боролся сам с собой целых пятнадцать минут, будучи не в силах заставить себя начать этот разговор. Но это было неизбежно и он это прекрасно понимал.
— Я могу тебя защитить. Я… я принцесса… — Попыталась возражать Айна, однако в ее словах не было силы.
— Спасибо что хочешь мне помочь, но защитить меня не в твоих силах.
— И что ты будешь делать один? — А вот это было ударом под дых. В самое больное место.
— Спрячусь, — Лаз постарался, чтобы его голос звучал также уверено, хотя внутри все сжалось и перекрутилось. — А потом, когда-нибудь, обязательно найду тебя.
— Правда? — Она улыбнулась, наивно, по-детски, но из ее глаз все продолжали бежать соленые капельки.
— Клянусь тебе, — он поднял перед ней руку с оттопыренным мизинцем.
— Что это?
— У меня на родине так дают обещания. Давай, а то не сбудется. — Словно боясь, что он исчезнет прямо там, на месте, Айна схватила его палец своим.
— Обещаю…
Тут Лаз замялся, со странным выражением глядя на огромную разницу между переплетшимися мизинцами. Маленький, аккуратный, еще не утративший следов чисто-детской полноты, и второй: большой, загорелый, покрытый морщинками, словно он час не вылезал из ванны. Это было неправильно, так врать. Тело Леопольда Карлсонского окутал черно-алый туман, а через секунду пальчик Айны сжимал Лазарис Морфей, такой, каким его знали родители и друзья. Это все равно не было его настоящим телом, но и обманом в той же мере уже не являлось.
— Ой! — Девочка прикрыла рот свободной ладошкой, однако мизинчик не убрала. — Ты настоящий?
— Почти, — Лаз улыбнулся ее реакции и, уже не запинаясь, произнес слова своей страшной клятвы. — Обещаю тебе, что, пусть сейчас я не могу остаться рядом, однажды я отыщу тебя, чего бы мне это не стоило. Ты мне веришь?
— Верю, — всхлипнув еще раз, уже больше по инерции, ответила Айна.
— Тогда иди, — Лаз, поморщившись из-за до сих пор мучавшей его головной боли, глянул на дверь комнаты. С другой стороны, до того ничем не отличавшейся от окружающих стен, проступила точная ее копия.
Шмыгнув носом в последний раз, Айна кивнула и пошла к двери, оборачиваясь каждые пару шагов. Но в конце концов ее черные волосы все-таки исчезли в проеме. Подождав еще три минуты и убедившись, что она добралась до расположенного совсем рядом кратера от падения, в котором до сих пор оставалось больше сотни еще не выведенных из поместья заложников, Лаз тяжело вздохнул и изо всех сил несколько раз хлопнул себя по щекам. Раскисать было нельзя.
Он просто не мог остаться с ней, особенно зная, кто она такая и кто ее отец. И по-хорошему она даже не должна была знать как он выглядит на самом деле, но Лаз почувствовал, что это было бы слишком бесчестно с его стороны. Хватит и того что она так и не узнала его имени.
Тяжело вздохнув, он посмотрел себе под ноги и пол начал сам собой таять, расступаясь в стороны словно Красное море перед Моисеем. Его путь лежал на минус второй этаж, к хранилищу Калтира.
23:33
Еще одной причиной того что сражение между людьми Микалиса и гвардией длилось так долго, был тот факт что немало участвовавших в штурме людей было послано для спасения и защиты заложников. Двадцать человек, прибывших с отрядом медиков, были только одной из четырех групп охраны.
Однако спустя полчаса после взрыва последний из бывших гостей Калтира был выведен на воздух. В здании остались только солдаты империи, постепенно редеющие войска Микалиса и сам герцог, который в момент обрушения находился вне купола вместе со своим захватчиком. Чем тот и воспользовался, забаррикадировавшись вместе со стариком в его кабинете. Он же стал последним, кто остался в живых. После того как к штурму присоединились почти сто свежих воинов империи, сопротивление преступников довольно быстро захлебнулось и все они были убиты. Гвардия предпочла бы взять парочку для допроса, однако, осознавая свою судьбу, люди Микалиса предпочитали либо бросаться в самоубийственные атаки либо кончать с жизнью.
