Первые новости поступили уже спустя каких-то сорок минут, а к концу часа у Карция была уже вся возможная информация по перемещениям названных Лазом людей в прошедшие сутки. Страшно было представить размах сети, которую Медное Правило раскинуло над Эшельрагом, но в данный момент Лаз был только рад правдивости некоторых теорий заговора. Было сообщено следующее: Эмрат Солти утром этого дня нанял карету с извозчиком, куда более медленный, чем магические повозки, но в разы более дешевый транспорт, после чего эту карету видели трижды, каждый раз все дальше и дальше от центра города, причем один из очевидцев рассказал про женские крики, доносящиеся из повозки. Тем не менее, за стены карету выпустили без вопросов, у мужчины имелись все необходимые документы на себя и дочку, а потом след, к сожалению, терялся по причине очень раннего времени. Было очевидно, что еще час-два и информаторы Медного Правила смогут найти тех, кому эта карета встречалась на пути, но Лаз уже не мог ждать. Получив от помощника Карция карту нужного ему участка прилегающих к Эшельрагу территорий, он, проигнорировав все уговоры Фауста и Ронды, покинул покои президента также, как и появился в них, скрывшись в уже полностью черном небе.
.
Говорят, дольше всего длится то время, которое человек проводит в ожидании чего-то. Насколько разными бы не были поводы, хорошими или плохими, то состояние, когда ты не знаешь, куда себя деть, десяток раз в минуту оборачиваясь на часы, будто замедляет стрелки до состояния находящихся при смерти улиток. И Лаз был в целом согласен с таким утверждением.
До этого момента.
Теперь он знал: дольше всего тянется то время, когда ты изо всех сил спешишь, торопишься, чтобы предотвратить нечто ужасное, зная, что, как бы быстр ты ни был, все будет бесполезно. Что кошмар, который ты хочешь предотвратить больше всего на свете, уже случился и беги — не беги, ничего уже не исправить. Стрелки не просто останавливаются, они срываются с циферблата и, словно рой адской саранчи, начинают пожирать тебя заживо, с каждым мгновением вгрызаясь все глубже в плоть. От них невозможно спрятаться, с ними нельзя договориться, их нельзя обхитрить, можно только бежать, надеясь, что так боль станет хоть немного меньше, а на самом деле лишь преумножая страдания с каждым шагом.
Бежать навстречу кошмару.
Поначалу ему не везло. Он пролетал над дорогой столько, сколько ни одна карета не прошла бы и за двое суток, сканируя магией все экипажи до последнего, всадников и даже пеших путешественников, затем возвращался к развилкам и двигался уже вдоль них, но никаких следов Эмины или ее отца так и не появлялось. Однако в конце концов его старания окупились. Где-то через полтора часа после начала поисков он обнаружил в придорожной канаве человека, по параметрам слишком похожего на Эмрата Солти, чтобы это было совпадение.
Мужчина не был мертв и даже ранен, хотя его вещи были в мягко говоря не лучшем состоянии, покрывшись и пропитавшись смесью самых разных жидкостей и субстанций. Однако, похоже, его это не слишком заботило. Потому что капитан Налима спал. Беспокойно, дергаясь, словно пытаясь сбежать от преследующей его армии монстров, возможно даже плача, было сложно понять из-за облепившей его лицо грязи, но, тем не менее, он спал.
Телекинетический удар был такой силы, что подбросил мигом очнувшегося и заоравшего от страха и боли в треснувших ребрах мужчину метра на три вверх. Приземление на утрамбованную тысячами ног и колес поверхность дороги вышло немногим более мягким.
— Что ты… — завел было свою стандартную пластинку Эмрат, но одного лишь взгляда на лицо Лаза ему хватило, чтобы проглотить окончание фразы. От Рваного он чувствовал жажду убийства, холодную и спокойную, несмотря на внешнюю злость бандита. От Лаза же веяло гневом, всепожирающим пламенем, таким, которое готово превратить тебя в пепел по первому же приказу. И Эмрат даже на страшном суде не смог бы дать ответ на вопрос: «Что хуже?»
— Где она? — Лазу хватило лишь пары слов, чтобы развязать Эмрату язык.
Он не плакал, не умолял, не мямлил и не пытался юлить, хотя был до одури напуган и должен был понимать, что правдивый рассказ обернется явно не в его пользу. Тело словно какими-то животными инстинктами осознало: если оно не исполнит то, что от него требуют максимально быстро и эффективно, то лишнего вздоха сделать ему не дадут. Эмрат выложил все: про договор с Пунбелом Нувари об обмене дочки на долю в семейном бизнесе, про то, как поднял Эмину с утра и обманом усадил в карету, как она, когда они уже подъезжали к городским воротам, поняла что слова отца — ложь и попыталась вырваться, про встречу с шайкой Рваного, посланного, очевидно, Пунбелом в отместку за слишком задранную Эмратом цену за дочь и наконец про то, что произошло после того как они вышли из кареты.
Только боги знали, каких трудов стоило Лазу не превратить Эмрата в кровавую кашу прямо на месте. Отец, продавший дочь в обмен на собственную жизнь, пресмыкавшийся перед ее похитителями, а потом не поспешивший с максимальной скоростью добраться до города и поднять тревогу, а уснувший сном праведника. И единственным, что его остановило, был тот факт, что прежде чем он доберется до города и узнает, где живет этот Пунбел Нувари, пройдет не один десяток драгоценных секунд.
— Показывай дорогу, — процедил он сквозь зубы, подняв себя и Эмрата в воздух и рванув прочь от Эшельрага.
.
В особняке семьи Нувари шел пир. Задача, поставленная Пунбелом перед Рваным была не слишком сложной, так что в обмен на ее исполнение денег тот не попросил, только устроить для себя и своих парней достойную гулянку. Пунбел без вопросов согласился, ужин на три десятка человек (вся шайка Рваного, естественно, для захвата кареты Эмрата была не нужна) было устроить легко, к тому же он сам принимал в этом участие, так что денег было даже не жалко.
И сейчас гулянка как раз достигла своего пика. Вино и более крепкая ржаная настойка лились рекой, на вертеле, установленном прямо внутри гигантского камина, вращался уже третий за сегодня поросенок, слышались выводимые нестройными голосами песни, иногда сразу несколько с разных концов зала, а большинство служанок уже тем или иным образом лишились большей части одежды, с едва сдерживаемыми слезами на улыбающихся лицах продолжая разливать алкоголь и разносить угощения. Пунбел, несмотря на то, что позиционировал себя как представителя аристократии, по характеру был куда ближе к Рваному и его братии, так что не только не препятствовал такому непотребству, но поддерживал его в даже активно участвовал.
Хотя сегодня, по крайней мере в первой половине пира, единственной девушкой, к которой он прикасался, была новоиспеченная «невеста». Потом, правда, ему надоело, но примерить на себя роль «жениха» нашлось достаточно желающих. Сейчас же Эмина лежала в углу, забытая всеми, в том состоянии, когда человек не до конца осознает, реальность вокруг него или кошмарный сон. Вот только если гулянка и правда уже вряд ли стала бы развязнее и грязнее во всех смыслах этого слова, то истинный кошмар этого вечера был еще впереди.
Широкое витражное окно, единственное достаточно старинное и дороге, чтобы у Пунбела не хватило смелости разбить его в очередном приступе гнева, лопнуло с оглушительным звоном, обрушив на толпу пирующих дождь мельчайших осколков. Те, кому стекло попало в глаза, нос, рот или на иные чувствительные участки тела, завопили от боли, но их страдания только начинались.
