Идея захватить пришедших с миром существ, даже если они не были тиреями, Кмау очень не нравилась. Конечно, он не мог точно знать, действительно ли у этой четверки мирные намерения, но все его инстинкты и опыт нескольких десятилетий службы говорили именно об этом. И будь обстоятельства иными, Као, вполне возможно, избрал бы совсем иной путь, путь дружбы и сотрудничества.
Но бесконечная война, терзающая Кетанию больше двух столетий, с каждым годом набирала обороты. Враг, скрытый в глубинах континента, набирал силу. Уже очень давно в отправленных им армиях не было меньше нескольких тысяч солдат и все сложнее было удерживать людей от панического бегства с границ страны к побережью. Через горы Пнома, от службы в которых отец отмазал Луона, еще десятилетие назад находившиеся в мирном регионе, сейчас пролегала граница боевых действий. И сколько Кетания еще продержится в таком состоянии? Пятьдесят лет? Тридцать? Десять? Никто не знал. У них не было времени на долгие переговоры с правительствами земляных тиреев, которые точно начались бы, захоти они узнать все секреты магии превращений, а соваться на земли третьего континента в поисках этих секретов сейчас было безумием. Так что четверке земляных тиреев, так неудачно для себя и невероятно удачно для всей Кетании появившихся у этого комплекса, предстояло стать неизбежными жертвами на алтаре войны.
Глава 23
Лаз был почти счастлив.
Рыболюди, которых, как выяснилось, правильно было называть тиреями, устроили им по-настоящему роскошный прием. Экскурсия по куполу в специально ради его спутников созданном воздушном кармане, несколько тиреев, взявшихся за обучение людей своему языку (к сожалению одному рыболюду это было сложно, поскольку от продолжительных разговоров на воздухе им становилось плохо), один из тирейских магов, тот самый Кмау, даже предложил Лазу немного рассказать об их магии.
Более того, с Рондой и Фаустом отношения также вроде бы налаживались. Девушка, после извинений все равно долго отказывавшаяся с ним разговаривать, постепенно оттаивала, к чему Лаз прилагал немало усилий, прекрасно понимая, что повел себя в тот раз как настоящая сволочь. Фауста же в принципе, похоже, было невозможно обидеть, потому что сразу после того, как Лаз попросил прощения, в ответ он получил очередную улыбку. Не сказать чтобы эта улыбка стала бесить его меньше, но дружба с Фаустом все-таки стоила того, чтобы мириться с такими мелочами.
Ребята в обществе тиреев тоже не скучали. Пусть они и не могли учиться у них магии и ничему не могли научить рыболюдей, ведь либо были стихийниками, либо вовсе не обладали магией, но само общество этих существ уже было невероятным. Ронда с нескрываемым, а иногда даже неприличным интересом разглядывала тиреев, по признанию девушки казавшихся ей странно красивыми и притягательными. Фауст, не пытаясь скрыть так редко испытываемое им удивление, мог часами общаться жестами с простым солдатом на какие-то одним им ведомые темы. А Мар, чья религия, как предполагал Лаз, и произошла от этих самых рыболюдей, когда-то много лет назад встретившихся с жителями островов и со временем в мифах превратившихся в морских богов, и вовсе был в полнейшем восторге, изучая язык рыболюдей усерднее даже самого Лаза.
Однако, раз есть слово «почти», то в бочке меда должна быть ложка дегтя, вернее, две ложки. И, как и с настоящими медом и дегтем, эти ложки делали всю бочку бесполезной.
Первая и более веская причина для беспокойства состояла в том, что у каждого выхода с территории внутри круга искажений Лаз отчетливо ощущал по несколько солдат тиреев, считая, что заметить их у людей не получится. И понять, зачем они несли там круглосуточное дежурство, было не сложнее чем сложить два и два. Их сторожили. Ненавязчиво, без приставленных за спиной соглядатаев, но сторожили, словно загнанный в вольер скот. В целом Лаз прекрасно понимал, почему и зачем это было сделано, но и полностью расслабиться после новости о том, что, как казалось, радушные хозяева, состряпали для них самую настоящую клетку, было невозможно. Да и Фауст с каждым днем приносил все больше известий о разного рода подозрительных сигналах, которые заметил его глаз. А в таких вопросах мужчине Лаз доверял безоговорочно.
Вторая же причина была совсем иного рода. После того обморока несколько дней назад странное чувство тревоги, поначалу исчезнув, вернулось вновь и с новыми силами. Что-то было очень, просто невероятно не так, что-то важное, на что Лазу просто нельзя было махнуть рукой и забыть. Во время своей отключки он что-то увидел, или почувствовал, или понял… вот только никак не получалось вспомнить, что именно.
Эти две ложки дегтя портили ему весь мед пребывания в обществе тиреев. Что бы он не делал: учил язык, неожиданно простой и изящный, занимался бы магией рыболюдей вместе с одним из их магов или в своем тирейском облике продолжал исследовать купол и его внутренности — гложущее краешек сознание напряжение никак не отпускало.
И с каждым днем это напряжение все больше и больше захватывало его сознание, пока однажды, на пятый день пребывания компании в гостях у тиреев, некий барьер у Лаза в сознании не выдержал и лопнул.
.
Пустота, та самая, что царила внутри пространства его души, исчезла. Вместо нее была бесконечная равнина. Не было даже горизонта, просто в какой-то момент глаз уже отказывался различать разницу между пепельно-серой землей и пепельно-серым небом, из-за чего казалось, что где-то там, вдалеке, они сливаются и превращаются в нечто совершенно иное, недоступное человеческому сознанию. Над головой, где-то высоко-высоко, светило, совершенно непонятно как, идеально серое, как и все вокруг, солнце. Ноги утопали в пыли, настолько сухой и мелкой, что больше походила на прах. И ни следа вокруг, хотя, Лаз почему-то был уверен, в этом пепельном мире не существовало ветров и любой отпечаток сохранился бы не хуже чем след первых высадившихся на луну космонавтов.
Но при этом он был тут не один. В сером мире, наполненном серым светом серого солнца, сверкал, словно яркая звезда, чей-то далекий силуэт. Определить расстояние без ориентиров было невозможно, но Лаз почему-то знал, что он, кем бы он ни был, очень далеко. Вернее, она.
Изменилось место, изменилась форма, но не узнать свет того маленького солнышка, что успокаивающим прикосновением являлся к нему в редких снах, Лаз просто не был способен.
— Айна! — Крикнул он, разом позабыв обо всех своих обещаниях, вот только вокруг так и осталась висеть такая же серая, как и весь этот мир, тишина. И даже внутри собственной головы он не услышал ни единого звука.
А между тем сияющая фигура становилась все меньше и меньше, то ли удаляясь от него, то ли, что было куда хуже, угасая, как выгоревшая свечка. Лаз хотел броситься бежать, но ноги отказывались двигаться. Бывшая только что мягкой и текучей, словно вода, пыль, вдруг стала твердой будто сталь. Он снова попытался закричать, но результат не изменился и из открытого рта вылетала лишь тишина.
К горлу подступил ком, а по сознанию начала разливаться тягучая и липкая паника. Откуда-то Лаз знал, что если ему сейчас не удастся пусть не догнать Айну, но хотя бы дать ей знать, что он здесь, рядом, то они больше никогда не увидятся. Несмотря на то, что его тело, фактически, не существовало и ему не нужен был воздух, Лаз начал задыхаться. Ненастоящие легкие пытались вдохнуть несуществующий кислород и, не обнаруживая необходимого, пылали абсолютно реальным огнем.
