Фауст, как бы ему ни хотелось в этом признаться, слишком привык относиться к жизни как к игре. Четыре с лишним века он был одним из сильнейших существ планеты, его опасались целые страны и без необходимости никому даже не приходило в голову преступать пёстрому мечнику дорогу. Да, за эти годы Фауст не раз оказывался на грани, о чём говорили сотни шрамов, покрывавших его тело до становления Мастером. Но с годами его сила росла, такие инциденты происходили всё реже, и убеждение в «театральности» окружающего мира становилось лишь крепче. Даже свою жизненную философию с миллионами второстепенных персонажей и считанными единицами избранных главных героев Фауст отчасти построил именно на этой идее огромного театра. Он не стеснялся того, что не является главным героем мира. Но к второстепенным персонажам пёстрый мечник себя тоже не причислял. Однако парадокса тут никакого не было. Десятилетия и века, пролетающие перед глазами, множество захватывающих преданий, участником которых Фауст был, знакомство с историческими личностями, оставившими в веках свой неизгладимый след, приучили его считать себя не персонажем истории, а зрителем. Кем-то, кто просто сидит и смотрит представление. Изредка его приглашали на сцену в качестве гостя, но в итоге он снова спускался в зал, спектакль заканчивался, герои уходили за кулисы и начиналась новая история.
Знакомство с Лазом Фауст поначалу тоже считал лишь началом очередного представления. Так было и когда они оказались заперты в ловушку искажений тиреев на Южном континенте и пёстрый мечник произносил свою речь. И именно руководствуясь идеей вечного театра он смог отправить к Лазу Ронду, несмотря на то что он понимал: она его никогда не простит. Это далось ему так просто лишь потому, что Фауст привык к тому, что в итоге всегда возвращается на место зрителя.
Первую трещину эта философия дала во время его боя с Лазом у стен Брайма. Увидев, как менялся его юный друг, превращаясь в чудовище, услышав его жуткий, практически предсмертный рёв: «БЕГИ!», вдохнув запах свежей крови, вытекшей из тел убитых Лазом людей, Фауст вдруг ощутил уже почти забытое чувство вовлечённости. Он понял, что уже не сможет просто развернуться и уйти смотреть другую пьесу, под ним больше не было зрительского кресла, лишь ссохшиеся и покрытые царапинами доски сцены. Поэтому Фауст и искал Лаза столько лет, поэтому подорвался на передовую войны между каганатом и озёрниками, стоило только услышать об Ужасе из Сайркина. Слишком уж большой эффект на древнего мечника оказал этот странный парень, страдающий словно за весь мир сразу.
Но Лаз так и оставался единственным, что держало Фауста на сцене. Ну может быть ещё Айна, в которую невозможно было не влюбиться после стольких лет знакомства. Мастера Метаморфоз Фауст считал своим ближайшим другом, но вот его жена стала для пёстрого мечника названной дочерью. Именно поэтому он так злился на Айну, когда она показывала свои слабость или малодушие. Потом, правда, началась война с культом и свою роль сыграло чувство ответственности за Люпс, бывший домом для пёстрого мечника на протяжении полутысячи лет. На несколько кратких месяцев Фауст полностью забыл о своём зрительском статусе.
Однако после попадания в Сфарру всё вновь вернулось, и с ещё большей силой, словно отпустили туго натянутую пружину. Фауст не считал этот мир своим, ему по большому счёту было плевать, что с ним произойдёт, так что все люди и события помимо Лаза и Айны были для него простыми декорациями. А декорации, хоть и могли выглядеть страшно и угрожающе, по определению не могли тебе навредить, так что и беспокоиться было незачем. В результате произошло то, что произошло. На самом деле, Фауст во многом зря себя ругал. Даже если бы по возвращении с операции против «Покоя» он уже обладал навыками антимагии, того факта, что Даат взял Нисса в заложники, это бы не отменило. И как бы Фауст ни был силён, в отличие от Лаза он бы не смог пожертвовать пареньком.
Но, так или иначе, мозги пёстрому мечнику рабство прочистило знатно. Может быть он всё ещё не видел Сфарру своим миром, но и простыми декорациями своей жизни он этот мир тоже больше не считал. Это место было куда сильнее его, во много десятков, а то и сотен раз сильнее, и если он не отнесётся к нему с максимальной серьёзностью, то в следующий раз вместо рабства его уже будет ждать смерть. Так что Фауст тоже был очень рад этому бою с Лазом, потому что в бою против такого соперника он бы точно смог куда быстрее отточить свои новые умения. А потом помочь другу во всём, чего бы Лаз ни захотел достичь.
Глава 20
— Ваша светлость… Ваша светлость… Ваша светлость, проснитесь!
Шу’Раксал Римад дёрнулся во сне, громко всхрапнул и наконец проснулся, рефлекторно схватив слугу, трясущего его плечо, за руку.
— А? Что… что случилось?
— Ваша светлость… в гостиной вас ждут гости.
— Что? Ты сдурел, что ли?! — стараясь не разбудить жену, герцог говорил гневным шёпотом, от чего терялась немалая часть ярости, но молодой слуга всё равно едва держался на ногах от страха. Ощущение того, как твоя кожа покрывается тонкой ледяной коркой, не только замораживающей кровь в жилах, но и сковывающей движения… ещё долго паренёк не сможет нормально уснуть. — Ночь на дворе, какого чёрта их вообще пустили?! Гоните их взашей! А ты уволен!
— Дорогой, что происходит? — от магии Раксала температура в спальне упала на несколько градусов и несмотря на то, что спали супруги под по-зимнему тёплым одеялом, женщина всё-таки проснулась.
— Ничего, Аэлия, просто кто-то тут не умеет выполнять свою работу! Пошёл прочь!
— С-со… вс-сем уваж-ж-жением, Ваша с-свет-тлость, — от холода у слуги зуб на зуб не попадал, — но эт-тот человек-к ск-казал, чт-т-то эт-то по п-поводу Шарт-т-талов. А ещё с-с ним… Маст-т-тер.
— С чего ты взял? — хотя Раксал сам был Мастером, относиться с пренебрежением к подчинившим душу было нельзя даже ему. К тому же имя ненавистного рода тоже было серьёзным аргументом за то, чтобы встретиться с ночными гостями. Так что герцог поумерил свой гнев и через пару секунд слуга рухнул на колени, вновь получив способность шевелиться.
— Он сам это сказал.
На секунду герцогу захотелось придушить идиота, но довольно быстро пришло понимание. С кем-нибудь другим такой обман ещё мог бы пройти, но он, Шу’Раксал, тоже подчинил свою душу и понять, кто Мастер, а кто нет, для него было не сложно. А раз гости настаивали на встрече, то это значило, что они не опасались никаких проверок. В таком случае врать и правда было бессмысленно.
— Они назвались?
— Первый нет, а Мастер представился Туком.
— Не слышал о таком… Хорошо, можешь идти, я скоро подойду.
— Спасибо, Ваша светлость.
— Всё в порядке? — Урм’Аэлия Римад приподнялась на локте и с беспокойством взглянула на мужа. Она лучше многих знала, как мало было причин, способных поднять герцога из постели посреди ночи.
— Пока не уверен, но в любом случае волноваться не о чем. Спи, я скоро приду.
— Не думаю, что смогу уснуть. Лучше дождусь тебя, расскажешь, кто это такие были.
