На следующий день я смотрел Октябрьскую манифестацию — шествие от горы Митридата до исполкома, а также погулял с Андреем Григорьевичем по городу, посмотрел раскопки на горе Митридата, одну из гробниц и музейное собрание искажённых, вытянутых в длину черепов. Было начало ноября, но снега на земле не было. Доцветали поздние осенние цветы. Я собрал целый ассортимент цветущих растений на склоне горы.
Застройка Керчи произвела на меня своеобразное впечатление. Всюду преобладали малоэтажные каменные дома с очень толстыми стенами из местных ракушечных известняков. Дома и дворы обнесены толстыми каменными же оградами с железными воротами. При переходе от частного домостроительства к коммунально-хозяйственному, исполкомовскому и вообще к рациональному жилстроительству для скорейшего удовлетворения всё более острой нужды в жилье, самоочевидной была первоочередная надстройка вторых и третьих этажей и использование в качестве строительного материала никому не нужных каменных оград вокруг отдельных домовладений, а также переход от усадебного типа построек к организации жилых кварталов с укрупнением их за счёт обращения излишне густой сети переулков во внутриквартальные сады и скверы.
Целый день заняла у меня поездка на Керченский металлургический завод. Реконструкция шла полным ходом. Одна из новых домен уже была готова. Устраивался обширный обогатительный цех. Завод расположен у Керченского пролива, примерно в семи километрах от Керчи. Подле завода построен был жилой посёлок для рабочих. К сожалению, он был далёк от образца «социалистического жилого городка», не было даже элементарных забот об уличных посадках и прочем благоустройстве.
Интересна была поездка мимо горы Митридата по южному берегу Керченского полуострова в направлении к Феодосии, для осмотра мест, которые керченский горисполком намечал для постройки домов отдыха. По пути я заходил в пещерные ходы, тянувшиеся на сотни метров под землёй, в местах выработок мелкоракушечного строительного плитняка. В том же районе внимание привлекала действующая глинисто-грязевая сопка, выбрасывавшая клубы горячего пара, грязи и газа. Гуляя в окрестностях Керчи, я обратил внимание на питание родниковых источников и на солончаковые земли, непосредственно примыкающие к городу. Возникла мысль об их возможном использовании для устройства почвенной или прудовой системы очистки сточных вод керченской канализации в целях разгрузки портовой бухты от чрезмерного фекального загрязнения. Все впечатления от осмотров и ознакомление с отчётными и проектными материалами облегчили мне участие в совещаниях, которые состоялись в отделе коммунального хозяйства для обсуждения проектов благоустройства города.
Уезжая, я увозил с собою много материалов по проектам благоустройства и развития этого замечательного своей тысячелетней историей города для обогащения Музея города, и, прежде всего, Отдела коммунальной и социальной гигиены. Но ещё больше я увозил с собою впечатлений о своеобразных природных условиях этого причудливого, сложного города с его стариной, современностью и широчайшими перспективами дальнейшего развития.
В 1929 г. по просьбе наркома Семашко я организовал при нашем Отделе в Музее города особую группу для помощи образованному в Москве комитету по участию СССР в гигиенической выставке в Дрездене в мае-сентябре 1930 г. Мы готовили электрифицированную карту СССР с обозначением разноцветными лампочками городов с канализацией и очистными сооружениями сточных вод, центральных водопроводов и пр. В качестве приложения к этой карте я хотел составить альбомы снимков и чертежей имеющихся и запланированных сооружений по канализации и водоснабжению. Пользуясь пребыванием в Керчи, я обратился к председателю Крымского совнаркома с просьбой предоставить показательные материалы по канализационным и водопроводным сооружениям в Керчи и других городах Крыма (Симферополе, Ялте, Феодосии и др.). Полученные материалы вошли в подготовленную Отделом карту, которая экспонировалась в Дрездене.
1930–1938
В 1930 г. исполнилось 13 лет непрерывной моей работы в Отделе коммунальной и социальной гигиены. Все эти годы деятельность отдела непрерывно расширялась, охватывая всё более широкий круг проблем. Наряду с вопросами оздоровления территории Ленинграда систематическое освещение постепенно находили в отделе и вопросы снабжения города продуктами питания. Ограждение населения от болезней, алкоголизма, туберкулёза, эпидемических заболеваний, развитие сети общедоступной поликлинической и больничной помощи и т. д. — всё это выливалось в единую систему построения благоустроенного здорового города.
На материалах отдела коммунальные работники, техники и инженеры учились видеть значение всех сооружений и устройств коммунального хозяйства для жизни и здоровья населения, научились понимать жизненную важность соблюдения санитарных требований к коммунальному и жилищному строительству, а врачи и санитарные деятели учились понимать важность научного подхода к делу. Благодаря кропотливому труду и постоянному поиску новых форм работы отдел понемногу, шаг за шагом, приобретал известность и начал пользоваться любовью учившихся в нём молодых специалистов коммунального хозяйства и санитарного дела. Об этом говорили многочисленные письма, получаемые от участников экскурсий.
Из памяти моей не изглаживается до сих пор чувство горечи, охватившее меня, когда в 1929 г. новый заведующий Леноткомхозом И. Г. Рудаков, человек, совершенно далёкий от понимания существа и задач благоустройства и коммунального хозяйства, прислал распоряжение сократить наш отдел и превратить его во вспомогательное подразделение Леноткомхоза. Я отстаивал в Смольном существование отдела, лично сам выступал в Ленсовете, добился приёма у державшего себя сатрапом Рудакова, пытался разъяснить ему дело, но успеха не добился. Свои распоряжения он оставил в силе, невзирая на многочисленные ходатайства и письма в Ленгорисполком от тех, кто знал и ценил наш отдел.
Для меня прекращение дальнейшего развития Отдела было крушением дела, в которое я вкладывал все свои силы. Большую поддержку доставили мне письма, полученные в это тяжёлое для меня время от товарища по работе в земстве Петра Ивановича Куркина. Вот одно из них от 2 сентября 1930 г.:
«Глубокоуважаемый и дорогой Захар Григорьевич, Вы поверите, без долгих объяснений, той тяжёлой печали, которая охватила здесь всех нас, Ваших старых и молодых друзей и почитателей, при известии о разгроме Вашего Отдела коммунальной и социальной гигиены Музея города. Первые известия в этом направлении нам привёз сюда тов. Бен. Но как-то не верилось его сообщению, не хотелось верить. Теперь — это совершившийся факт, и Вы не можете сомневаться в том, что все мы испытываем по этому поводу поистине боль и горе, как при потере чего-то близкого, ценного и дорогого…
Я должен сказать Вам, глубокоуважаемый и дорогой учитель советской санитарной молодёжи, что, конечно, и эта молодежь разделит с нами, стариками, скорбь и печаль при виде разрушенного невеждами полезного дела, созданного Вашим трудом и Вашими руками. Однако смирится ли она, эта молодёжь, с Вашим решением о том, что „теперь для Вас и многих других работников коммунальной и социальной гигиены закрыт путь к дальнейшей работе наглядного закрепления достижений в области познавания социального здоровья…“. Испытываю большое сомнение по этому пункту… Он нуждается — в интересах того дела санитарного просвещения… в большом смягчении. Положение, скорее всего, требует, чтобы Вы всё же оставались на созданном Вами „славном посту“. К этому, я думаю, присоединятся все Ваши друзья и почитатели — и старые, и молодые… Весь Ваш П. Куркин».
