25 декабря. Вечером — мирное пребывание за общим столом. От Зиночки получил подарки к 73-летию. Очень трогательно, но никуда не уйти — два внутренних мира без возможности взаимного понимания. От Т. С. Соболевой Любочка принесла приветственное письмо мне. В сумраке гаснущей лампы написал благодарности и мои новогодние пожелания. Томительные часы ночного пребывания в постели без света прошли в невесёлых воспоминаниях о протекшем ещё одном годе моей жизни. Их уже так немного остаётся у меня впереди, а в моём окружении — и близком, и более далёком — не видится идущих мне на смену дружественных сил. Растёт изоляция, всё более одолевает пустота, но не погасла надежда на лучшую обстановку для общения в труде, в подготовке людских кадров.
26 декабря. От Илика два письма из Куйбышева. Радостно переживать его внутренний рост и ощущать, что он — мой желанный заместитель в жизни. Прокладывает свои пути… Так хотелось бы теперь с ним свидеться, быть поближе.
31 декабря. На рубеже двух годов — 1942 и 1943-го я записал о растущей изоляции моей от окружающей жизни вследствие смерти и отъезда из Ленинграда многих близких, друзей и соратников, с которыми и через которых поддерживались связи с людской стихией. Это самое ужасное для меня наследие 1942 года, почти безнадёжно непоправимое, так как теперь, когда мне уже полных 73 года, новые связи трудно возникают…
1943 г.
3 января. Тускло просвечивает через туманную облачность солнце. Непрекращающаяся канонада, по временам — где-то очень близко. Какая-то физическая слабость. Поработал с дровами не более часа, уже промок весь насквозь от пота. Одиночество и гложущая тоска, хотя питание эти дни почти достаточное.
6 января. Вернулся домой на трамваях № № 19, 9, 18 и отчасти пешком вследствие порчи трамваев, только в 7 часов. С половины 8-го до 12 час[ов] ночи — воздушная тревога, непрерывный гул зениток. Ночью — вновь тревога.
7 января. Первую половину дня один на «Полоске». Читал Яковенко о кондиционировании воздуха. С 3 до 5 — пилил дрова. Вечером при полусвете лампы немного занимался. Колоссальное нападение крыс, не дающих покоя ни днём, ни ночью. Вечером в 8 часов воздушная тревога, грохот зениток. Мороз около -20 градусов. Необычайно красиво.
10 января. Чувство сильного недомогания. Холодно. Мороз -21 градус. В окончательном виде написал письма в «Лен[инградскую] правду» с обоснованием предложения о снятии цепей с пушек из ограды стасовского Спасского собора для постройки танков.
Большое огорчение доставляет мне (наблюдение со стороны) полное отсутствие у Любочки самоконтроля, работы над собой, самокритики, выработки приемлемого для жизни в коллективе поведения и характера реагирования. Дело представляется в этом отношении прямо безнадёжным. Совершенно бесполезно предпринимать попытки остановить её внимание на этих вопросах, а она сама всё больше и больше себя в этом смысле запускает. Становится банально капризной, сосредоточенной на своих раздражениях девицей осаждённого Ленинграда.
В течение дня читал диссертацию Скороходова. Вечером написал письмо Лёле. Около 10 часов вечера — сирена воздушной тревоги, грохот зениток и в этот момент из печки со взрывом вылетела поставленная туда и забытая банка мясных консервов. Разрыв её был принят за взрыв бомбы. Осмотр чердака, стояка, а затем — трагикомизм был обнаружен.
14 января. Ходил в город из Лесного. Чувство усталости и полной развинченности. На обратном пути доехал до Финляндского вокзала, а потом пешком до Бабурина пер. Артобстрелом испорчены пути. В домах на Нейшлотском и Бабурином вынесло стёкла и рамы.
15 января. Утром пилил дрова. Просматривал II том «Гигиены» (кондиционирование] воздуха Яковенко, гигиена оборуд[ования] помещений Прокофьева). В 5 часов направился к Зиночке на Михайловскую, чтобы не зависеть от трамвая утром и поспеть к лекции. Воздушная тревога в пути, но дошёл благополучно. Обычное радушие и создание уюта Зиночкой. Воздушная тревога с 8 до 12 часов.
16 января. От Зиночки с Михайловской до Литейного пешком, затем до Кирочной на трамвае № 9. Потом — пешком. Пришёл к 11 часам. Очень дружественное свидание с директором И. Л. Вейнбергом. Он удручён смертью отца (64 лет). Продолжает поддерживать надежду на возможность печатания моей книги в феврале. Очень бы мне этого хотелось, но вера в успех и выполнение обещаний у меня вся потеряна. Лекцию полуторачасовую провёл без перерыва, без утомления, с интересом, оживлением с моей стороны, при глухом безразличии немноголюдной женской аудитории. После лекции виделся с проф. Вас. Алекс. Соколовым. От директора узнал о необходимости мне лично говорить с Алексеем Фёдоровичем Коноваловым. На №№ 42 и 30 — к Ек[атерине] Ил[ьиничне]. Письмо от эвакуировавшейся д-ра Троицкой. От Илика писем нет. В 5 часов Ек[атерина] Ил[ьинична] проводила меня к трамваю. У меня ощущение, как у Гл[еба] Ив[ановича] Успенского, что меня «выправили». Дома вечером — очень милое письмо от Евгения Ал. Брагина. Ночью в темноте обдумывал программу ближайших работ: 1. Мёртворождаемость по месяцам 1940–1943 гг. (показатели, независимые от неизвестного количества населения). 2. Через пищевую Госсанинспекцию получить всю «калорийность» по месяцам (среднее взвешенное для 3-х категор[ий]). 3. Получить записи обо всех новорождённых по календарным месяцам 1941–1943 гг. 4. В Трамвайном управлении — количество перевезённых пассажиров по месяцам 1941–1943 гг. 5. Кратко написать обзор демографических данных за 1941–1943 гг.
17 января. На «Полоске» в доме очень холодно — не согреться. Целый день штудировал «Нормы проектирования медико-санит[арного] учреждения», изд. НКЗ, 1939. Во второй половине дня приехала (пришла) Зиночка. Хорошие вести с фронтов (Воронежского], Сталинградск[ого], Северо-Кавказск[ого]). В сумерках, когда уже было невозможно читать в комнате, колол дрова на дворе. По обыкновению, после полуночи и до утра, бессонное пребывание в постели в ожидании света.
Душа моя мрачна…
Она страданьями напоена,
Томится долго и бесплодно…
Но страшный час настал,
Теперь она полна,
Как кубок смерти яда полон.
(Лермонтов)
18 января. Утром, пока темно, квартирное самообслуживание. Потом на дворе расчищал проход от снега, колол дрова.
Окончил чтение «Норм проектирования мед[ико]-санит[арных] учрежден[ий]». Колебания перед принятием решения — отправляться ли в город (в Стоматологический институт и за пайком)?
19 января. Утром соседка принесла весть о сообщении Информбюро по радио ночью о том, что прорвана блокада! С трудно передаваемым волнением жал руку и благодарил принесшую эту весть. В 12 часов во 2-м ЛМИ. Читал лекцию 3-му курсу по госпитальной гигиене. В 1 час объявили общеинститутский митинг. Мне предложено было (от имени студенчества и парткома) выступить в числе других профессоров. Сам я не очень удовлетворён своим выступлением.
