По телефону Зиночка сообщила о новых задержках в решении вопроса об издании книги моей о старости. Теперь какому-то новому Петрушке не нравятся таблицы. Это до такой степени надоело, что я по телефону просил кромсать сколько им захочется, в меру их глупости и заячьего испуга. Всё равно книга не выйдет. Явится ещё новый дурак, глупее предыдущего. Конца этому не видно. С большими болями добрался до № 30. Был в б[ольнице] Либкнехта. Из-за артобстрела домой попал только в половине 5 вечера.
17 декабря. Попробовал применить систему «клин клином вышибать»: невзирая на боли в пояснице носил и колол дрова. Боли намного усилились. Целый день домашнее прозябание в одиночестве. Самообслуживание. Сон с перерывами. Боли то усиливаются, то, как будто, немного легче. Самочувствие пакостное. Сильное общее недомогание. Целый день обстрел. Тяжела полная оторванность — без телефона, без радио.
18 декабря. С отчаянием и ужасом перед беспредельной человеческой презренной подлостью и низостью читал показания низведённых до уровня гадов немецких убийц (на Харьковском процессе). Прав Л. Н. Симановский, что назвать их зверями — значит оскорбить зверей. Звери, собаки — это образцы недосягаемо высокой нравственности по сравнению с ними, но как слабо написал об этом допросе Ал. Толстой. Неужели не найдётся достаточно знания и красок, чтобы заклеймить на века эти Каиновы деяния перед всем человечеством. Удивительно, что на допросе не было задано ни одного вопроса для показа Каинова характера этих палачей. Слыхали ли они в детстве о том, что такое нравственный закон, слыхали ли, что было Христианство, Христово учение, что были Гёте, Шиллер, Л. Н. Толстой и пр.? Есть ли у них братья, сёстры, дети, мать? Шевельнётся ли у них какое-либо чувство или человеческий инстинкт при мысли, что их мать, их ребёнка убивают на краю могилы? Их ответы могли бы помочь поднять обвинение на высоту шекспировских трагедий, придать ему характер обвинительного приговора от лица человечества, его истории на протяжении тысячелетий.
19 декабря. Весь день, как и всю ночь, по временам очень интенсивный, но временами затихающий артобстрел города. Иногда дрожат стены, звенят стёкла.
28 декабря. Всё утро приводил в порядок хозяйство. Перенёс в кладовку дрова, очистил от лишних ящиков комнату, унёс мусор, нарастил снизу клетку для петуха и пр. Потом крайне тяжёлое путешествие. Обстрел. Ток выключен. Усталый, больной, подавленный вернулся по скользкой дороге в полной темноте домой.
30 декабря. Утром общее сильное недомогание. Редактировал статью. В Горздраве просматривал материалы о вензаболеваниях. На пути из Горздрава упал и сильно ушибся (позвоночник, крестец). У Екатерины Ильиничны начал писать обзор демогр[афических] нач[альных] материалов за годы войны. Артобстрел помешал отъезду. Только позднее уехал в Лесное. На «Полоске» был встречен обычным потоком незаслуженных упрёков. Мучительно тяжело и обидно. Чувствую себя совсем больным. С усилием добрался в холодную нетопленую комнату. Впереди только такая безотрадная перспектива. Ночью написал текстовые обзоры за ноябрь и за 2-ю декаду декабря.
1944 г.
1 января. Новый год встретил у Зиночки на Михайловской. У меня тяжёлое недомогание. На душе буднично. Мои новогодние пожелания те же, что и в прошлом году: возврат к жизни, свободной от осады. Полное изгнание оккупантов, суровый суд над гитлеризмом и его носителями, а лично для меня: издание книги, свидание с Иликом, Лёлей и Лидинькой, сохранение работоспособности, летом побывать у Жени.
Просмотр записей в последней тетради за 1943 год оставляет впечатление бессилия моего выполнять задания, которые я перед собою ставлю. Из всей их массы всё же можно оставить в поле зрения некоторые и на 1944 год: 1. Использовать в качестве материала для отдельных статей дополнения к книге о старости (о Толстом, об изменении структуры причин смерти). 2. Написать о С. И. Перкале и организовать заседание, посвящённое его памяти, на кафедре. 3. Написать о значении режима занятости для больных (трудотерапия). 4. Написать «Благоустройство сельских лечебных учреждений». 5. Общий обзор (текст и графики) санитарно-демографических показателей по Ленинграду за 1940–1944 гг. 6. Состояние стационаров и стационарной помощи по отчётам больниц за 1943 г. и по однодневным учётам 1942–1944 гг. 7. Развернуть в текстовом обзоре материалы по истории организации здравоохранения, собранные мною на кафедре 2-го ЛМИ.
Задания ближайших дней: 1. Какой нарост тупого бессмысленного бюрократизма эта болотная тина никому ненужных анкет, переписка которых нагромождается и наваливается на ни в чём не повинных «граждан». 2. В тот же адрес написать «собственноручно» автобиографию. 3. Написать годовой отчёт за 1943 год по кафедре 2 ЛМИ, то же — по ГИДУВу.
Новый год начался для меня круто неблагоприятно: болезнь, сознание бессилия и неудач уже безнадежных с изданием книги, со всеми моими начинаниями.
2 января. У меня началась сильная боль в правом ухе. Боль стала непрерывной. Вспоминаю страдания Илика, а затем и операцию. Я на это не способен решиться. Всю ночь лихорадочная и ужасная боль. Мною полностью овладело ощущение тяжёлой болезни. Пульс 85–90.
3 января. Целый день в постели или на диване. Читать и писать трудно — конъюнктивит. Написал и передал на почту через Ел. Ал. письмо, полное боли, тревоги, малодушия — Екат[ерине] Ильин[ичне]. Принимал для предотвращения менингитических явлений сульфидин и красный стрептоцид. Истопил печи. Зиночка осталась из-за меня на «Полоске». Её активная помощь и заботы наполняют меня признательностью. Она всегда так много делает для меня. Вторая половина ночи без сна. Состояние полудремоты. Унылые, не веселящие итоговые мысли. Возражать против конца права не имею — ведь уже 75-й год и всякая болезнь может рассматриваться как последняя.
4 января. Заботит мысль, как пройдёт заседание правления и Ленинградского отделения Гигиенического общества. Написал письмо Никитину. Пытался выполнить кое-какие меры по уборке комнаты, заправке печей. Ушли все. В доме я один. Пришибленный болезнью, слабостью. Совершенно неожиданно пришла Т. С. Соболева, узнавшая о моей болезни от Любочки. Пробыла часа два. Принесла два мандарина, хотела поработать по уборке квартиры, но я не допустил. Разговоры о делах кафедры и предстоящем сегодня заседании. Вечером приехала Зиночка. Принесла анкетные листы и запросы из Наркомздрава, сообщение о телефонном вызове в Горздрав (на 7 января) для получения грамоты Ленсовета. Рассказала о вялом ходе заседания правления и ЛОГО. Моё состояние не радостное. В ухе побаливает. Сильный звон и шум в ушах. Разбитость. Пульс 84–86.
6 января. Пульс утром 80, потом 86. Боли в ухе всё время не прекращаются. Состояние резко ухудшается при движении — заправке печи, уборке квартиры. Полное отчаяние: неужели поступать в госпиталь? Ни читать, ни писать — не в состоянии. С трудом просмотрел газету. Днём часто засыпал. На дворе бушует вьюга.
21 января. Ночь спал плохо от боли в ухе. Утром (7 часов) пульс 65. Проделал весь круг по утренней уборке комнаты и заправке печей. Глухота на правое ухо полная. Не затихающее внутреннее переживание гаснущих для меня путей к общению и участию в жизни: пропадает способность слышать, почти уже до конца погасла возможность пользоваться зрением для чтения, а кругом волнуется, вздымается огонь жизни. Чудесное отражение её в письме Екатерины Ильиничны, но я, как оставшийся после костра пепел, хотя ещё и не остывший, хотя ещё с жаром внутри, под спудом, но без поднимающегося над костром для всех видимого пламени.
