Проснувшись рано утром, мы подробно ознакомились «без слов», а только путём «смотрения» и логических умозаключений, заменивших нам анкетные ответы, со всей техникой, производственно-организационными основами и социально-культурной и бытовой надстройкой рыбацкой мызы. Кроме семьи хозяина, тут были и двое наёмных рабочих; кроме главного занятия — рыболовства, имелось также и придомовое сельское хозяйство.
Оставив лодку у мызы, мы несколько часов шли пешком до намеченной нами конечной цели — стекольно-зеркального завода. У Шаталова было письмо от профессора к управлению завода с просьбой предоставить возможность его слушателю посмотреть производство. Но даже и надобности в этом письме не было. Владелец этих заводов, Амелюнг, сам когда-то бывший дерптский студент, узнав от Шаталова о желании его и его спутников ознакомиться с предприятием, проявил исключительное радушие, вышел к нам и настоял, чтобы мы раньше отдохнули и подкрепились. Как ни отговаривались мы ссылками на дорожный вид, пришлось подчиниться. Мы были представлены хозяйке дома, познакомили нас с дочерями. Была предоставлена в верхнем этаже баронского дома комната с проведённой водой и массой зеркал. Сам хозяин проводил нас на зеркальный завод. Мастер подробно показывал и объяснял всю технологию и организацию производственных работ, давал обстоятельные справки исторического и экономического характера. Затем хозяин сообщил нам, что стекольный завод мы осмотрим утром, и пригласил нас к обеду. После обеда и отдыха, мы приглашены были принять участие в игре во дворе в крокет. На следующий день программа осмотра стекольного завода была полностью выполнена. Поблагодарив радушных хозяев, мы пустились в обратный путь. Снова переночевали на мызе у озера, а ранним утром на своей лодке отправились, теперь уже не борясь с течением, а пользуясь его ощутимой помощью, так что в Дерпте вышли из лодки, не чувствуя чрезмерной усталости от 40-верстного плавания на веслах вниз по Эмбаху.
Недели через две, когда каникулярное время близилось уже к концу, мы в том же составе участников предприняли поездку из Дерпта вниз по Эмбаху до озера Псковского (Пейпус). Туда путь был лёгок. В конечном пункте у впадения Эмбаха в Пейпус мы были вполне удовлетворены нашим речным туризмом. У Псковского озера мы могли не только «смотреть», но и подробно беседовать с местными рыбаками, понимавшими русскую речь. Обратная поездка на нашей лодке вверх по Эмбаху до Дерпта, однако, надолго оставила по себе память своею трудностью. Ветер днём с каждым часом усиливался. Дул он наискось, прибивая и прижимая лодку к берегу, а то даже гнал её обратно. Много часов с крайним напряжением, сменяясь через каждые полчаса, мы медленно подвигались против течения и против ветра. После обеденного нашего отдыха на лугу, ветер еще более усилился. Возникла мысль устроить из наших одеял парус. Нелегко было достать реи. Пришлось в качестве мачты использовать связанные ремнями два весла. К нашему неожиданному счастью направление ветра изменилось в более благоприятную для нас сторону, наша лодка с чёрным из одеял и пледа парусом, при работе одной лишь парой вёсел пошла так быстро, что нос резал воду с плеском и в три-четыре часа мы закончили оставшуюся часть пути.
Как и в 1891, в 1892 г. я остался в Дерпте на каникулярное летнее время, чтобы полнее сосредоточить свои усилия на самостоятельной работе по усвоению дисциплин, намеченных в плане, выработанном мною самим. Я научился ценить на собственном опыте летнее одиночество в тихой дерптской обстановке в те часы, которые я проводил в читальном зале и в специальных помещениях замечательной Дерптской университетской библиотеки. Устроенная в восстановленной части руин древнего готического собора, университетская библиотека пленяла не только богатством своих книжных собраний, не только обстановкой, от которой веяло поэтическими образами гётевского Фауста, но и чрезвычайно внимательным и предупредительным отношением к посетителям и их запросам со стороны библиотечного персонала. Чаще всего запросы быстро удовлетворял сам библиотекарь или его помощник Шлютер. Для меня оставалось загадкой, как удавалось безотказно вести все библиотечное обслуживание посетителей и так полно обеспечивать каталогизацию и рост библиотечных накоплений при наличии такого малочисленного библиотечного штата. С признательностью вспоминаю я, как можно было получить не только указания на сборник или книжку журнала, но и самый этот сборник, в котором имелась интересующая статья или работа. Из увесистого тома «Документов по рабочему движению» Р. Майра, в часы, когда хотелось отвлечься от своих медицинских дисциплин, помню, я извлёк и перевел для последующего доклада в «Конкордии» поразительный по бичующей силе, написанный К. Марксом «Манифест I Интернационала» о расправе французской буржуазии с Парижской Коммуной 1871 г.
Описанные мною выше лодочные экскурсии, как и другие аналогичные прогулки, бывали лишь относительно редкими нарушениями летнего моего уединения для сосредоточенного штудирования.
Бытовой уклад жизни студентов в Дерпте во многом сильно отличался от студенческого быта в других наших университетских городах. В Дерпте студент снимал комнату обычно без отопления и почти без всякой мебели или с недостаточной мебелью (стол, стул и кровать). Обычно студент должен был сам приобретать необходимую мебель. Во всяком случае, он должен был иметь нужную в быту утварь: щетки для чистки обуви и платья, чайную и столовую посуду и обязательно — Theemaschine. Это не самовар в русском понимании, а жестяной чайник, вроде сплюснутой лейки, в середину которой вделана труба, соединенная внизу через дно с отверстиями для поступления воздуха. Для уборки комнаты, топки печи, мойки посуды и пр. студент приглашал приходящую один или два раза в день на 1–2 часа Aufwärtering (с платой 3–5 руб. в месяц). Такие приходящие служанки, хотя все они были эстонками, обычно говорили по-немецки. Имели они по 5–6 клиентов. Дрова и уголь студент обычно покупал на складе или на рынке сам. Имея ключ от своей комнаты-квартиры, студент никого не беспокоил своим поздним или несвоевременным возвращением. Такой бытовой уклад делал его более независимым и самостоятельным в повседневном обиходе.
Несколько лет я снимал, помнится, отдельную небольшую хижину во дворе на Lehmstrasse (Глиняной ул.). Хижина одним окном выходила на улицу. Вход в неё был через дверь в саду. В небольших сенях можно было складывать запас дров, маленькая кухня служила и столовой, а не имевшая окна средняя тёмная комната могла быть обращена в спальню. При заботливом уходе за этой садовой постройкой, при некотором утеплении стен на зиму и достаточном отоплении она вполне заменяла собою целый дом, хотя плата за это, по существу, нежилое помещение, по своим размерам не могла отягчать даже моего ничтожного бюджета. Зато, когда, проявляя мои домостроительные устремления, я обратил в обитаемое помещение и считавшиеся необитаемыми кухню и тёмную комнату, у меня получилась возможность оказывать иногда временное гостеприимство некоторым новым друзьям, приезжавшим в Дерпт, пока им не удавалось устроиться.
Так, помню, у меня прожил несколько недель Викентий Викентьевич Смидович (позднее известный под своим литературным псевдонимом Вересаев), приехавший из Петербурга, где он был исключен из Медицинской академии за участие в студенческом движении
[26]. В Дерпте он закончил медицинское образование. В совместной жизни В. В. был исключительно деликатным, тихим человеком, внимательным к соблюдению общих удобств чистоты и порядка. Викентий Викентьевич поражал своею усидчивостью и любовью к сосредоточенному чтению. Он охотно и внимательно слушал мои рассказы и суждения, от которых по моей экспансивности я не всегда мог удержаться, но сам он нелегко отзывался и не ввязывался в разговоры. Очень много стихотворных отрывков он знал и говорил наизусть. У меня осталось в памяти удивление, вызванное каким-то очень длинным стихотворением Минского, выразительно, хотя и тихим голосом продекламированное Викентием Викентьевичем на память.
