Я отправился не домой, а в «общественное собрание» (клуб). Там всегда были дежурные старшины. Я по телефону обратился к губернатору Князеву, описал ему весь ужас виденных мною избитых и израненных юношей и просил его распорядиться об отправке их в больницу. Всё это было, разумеется, совершенно необычно. Губернатор растерянно и достаточно сухо «поблагодарил за сообщение». Он действительно отдал распоряжение о переводе избитых в больницу, где я их и увидел на следующий день.
В течение нескольких дней циркулировали слухи, что погрому подвергнется со стороны какой-то «чёрной сотни» моя квартира. Но дальше разговоров дело не пошло. Слишком очевидно и широко нарастало освободительное движение. Оно как-то самочинно стало проявляться даже в том, где и в чём его менее всего можно было ожидать. В Костроме, как во всяком губернском городе, ещё с гоголевских времён, существовал клуб, по своему уставу именовавшийся «общественным собранием». Его подлинным содержанием была игра в карты, в пределах допускаемой законом степени азартности. Кроме карточной игры, в клубе процветал буфет и имелись мало кого интересовавшие библиотека и читальня. Но с 1904 г. сначала понемногу, а затем всё более заметно стал нарастать интерес именно к клубной библиотеке. Обычно пустые в прежние годы обширные залы читальни стали местом, куда заходили не карточные завсегдатаи, а служащие губернского земства, адвокаты, врачи и прочие «разночинцы». В соответствии с возросшими запросами клубная администрация, имея на это ранее не использованные средства, расширила список получаемых газет, журналов и вновь выходивших книг. Совет старшин, подчиняясь духу времени, стал устраивать литературные вечера. Уже не для еженощной игры в карты, а для пользования библиотекой и кабинетами для чтения стали вступать в клуб новые члены. И однажды, при очередном переизбрании совета старшин клуба в его состав были избраны популярные в городе присяжные поверенные Огородников и Доброхотов, земцы и врачи. В числе их, к немалому моему изумлению, оказался и я.
Совершенно чуждый буфетным и карточным делам, я старался оправдать оказанную мне честь и доверие содействием расширению культурно-просветительной стороны в жизни и деятельности клуба. В нём были организованы публичные лекции на злободневные общественно-политические темы, которые читали приглашённые из Москвы профессора и литераторы (Шершеневич
[109], Гольцев
[110] и др.). Вскоре весь центр тяжести клубной жизни переместился в эту новую область.
В этот период окончательно сформировались и определились мои политические взгляды, и я сделал свой выбор относительно партийной принадлежности. Я не счёл для себя приемлемым стать, как моя сестра Евгения, её муж и мой друг Константин Осипович Левицкий и брат мой Яков, на сторону революционных марксистов, в особенности большевиков. В это время формировались другие партии, которые были мне ближе по своим задачам и методам борьбы.
В 1904–1905 гг. вокруг журнала «Освобождение»
[111] возникла нелегальная политическая организация «Союз освобождения», объединившая представителей интеллигенции и земских либералов. Во многих городах появились отделения этой организации. «Союз освобождения» ставил своей задачей добиться установления в России конституционной монархии, введения всеобщих выборов, равенства всех людей перед законом, невзирая на их национальность, расу, пол, вероисповедание и сословную принадлежность, а также защиту интересов трудящихся и т. д. Председателем «Союза освобождения» был избран земский деятель И. И. Петрункевич
[112]. Я принял активное участие в создании «освобожденческого» кружка в Костроме. В разгар революционных выступлений 1905 г. «освобожденцы», как нас тогда называли, приняли на своём съезде программу, включавшую требования принудительного отчуждения части помещичьей земли и передачи её крестьянам, введения 8-часового рабочего дня и т. д. После опубликования в июне 1905 г. закона об учреждении высшего законосовещательного представительского органа России — Государственной думы и положения о выборах в неё, «Союз освобождения» высказался за участие в работе первого российского парламента и за создание на основе своего «Союза» совместно с «Союзом земцев-конституционалистов» Партии конституционных демократов (кадетов) или Партии народной свободы. Я стал одним из организаторов ячейки кадетской партии в Костроме. А на стороне большевиков самое активное участие в революционных событиях этого периода приняли мои братья Яков и Сергей, а также Левицкие
[113].
После октябрьских событий 1905 г. (всероссийская политическая стачка; волнения в армии и на флоте, крестьянские выступления и т. д.) запросы на обсуждение злободневных общественно-политических вопросов стали проявляться не только в Костроме, но и в ряде других наиболее затронутых кооперативным движением сельских местностях. С такими запросами обращались в книжный склад губернского земства, которым ведала замечательно преданная идее культурного просвещения населения А. Дм. Лапотникова. Она сумела сгруппировать вокруг себя молодых сотрудников, составлявших библиотеки для сельских кредитных и сельскохозяйственных кооперативов, для потребительской кооперации, для возникавших среди сельской молодёжи кружков самообразования. Лапотникова апеллировала к чувству долга всякого интеллигента перед народом, когда в соответствии с поступавшими к ней с мест просьбами обращалась с указанием на необходимость выехать и прочитать лекцию или провести собрание в том или ином сельском центре. В ноябре и декабре 1905 г. мне тоже пришлось выезжать по указанию Лапотниковой для лекций о задачах земства, а также о задачах переустройства государственного строя.
Один из таких выездов мне особенно памятен. Это было во второй половине декабря. Нужно было отозваться на просьбу кружка молодых клиентов книжного склада в селе Минском о проведении у них собрания о задачах государственного переустройства. Я выехал под вечер. Извозчик, мой большой приятель, преданный передовому общественному движению, в пути при начавшейся метели сбился с дороги. Довольно долго мы плутали и лишь поздно вечером заехали в Пушкино, где пришлось заночевать. На следующий день — это было воскресенье — всё же я добрался до Минского и провёл собрание. Народу собралось полная изба, слушали с большим интересом, завязалась очень оживлённая беседа. В это время в избу вошла группа возбуждённых пожилых крестьян, которые громко потребовали, чтобы я сказал, кто я такой, откуда приехал, кто меня прислал. Я спокойно ответил на их вопросы. Тут мне передали, что привезший меня извозчик настойчиво просит меня выйти к нему во двор. Когда я вышел, он решительным тоном, хотя и вполголоса, сказал, что моя шапка и шуба уже у него в санях, и что я должен немедленно идти задворками к ним. Я пытался его успокоить, обратить в шутку его чрезмерную настороженность, но он решительно потащил меня за постройки, провёл к саням, где нас ждал один из молодых устроителей собрания, и лишь только мы сели в сани, без дороги, через заснеженное поле выехали за деревню. Только после того, как мы выехали на большую дорогу, уже далеко от села, извозчик рассказал мне, в чём дело. В ожидании собрания у нескольких известных в селе черносотенцев собралась целая группа их единомышленников из других сёл. Пока я делал доклад, они ходили по избам и созывали людей, чтобы расправиться с приезжим смутьяном. Им удалось собрать большую толпу на берегу Волги. Они кричали этой толпе, что со смутьянами теперь расправа короткая: топить их в Волге! Мой извозчик был свидетелем, как принялись рубить большую прорубь в реке у спуска дороги. Тогда он прибежал и, посоветовавшись с хозяином избы, где было собрание, решил немедленно увезти меня другой дорогой из села. Когда мы приехали в Кострому, возница мой облегчённо вздохнул и благословил судьбу за то, что мы благополучно выбрались из беды.
