На других собраниях в Шунге, в Самети, где мне приходилось выступать, черносотенные группы угрожающе собирались у избы, где шло собрание, бросали в стены камни, но разбегались, когда участники беседы организованно выходили, чтобы дать им отпор.
В начале 1906 г. при отборе выборщиков для избрания на губернском съезде членов в Государственную думу я оказался в числе избранных от города Костромы. Помню, как в день заключительного заседания губернского съезда выборщиков рано утром ко мне на квартиру совершенно неожиданно пришла целая группа, человек семь-восемь, пожилых крестьян-выборщиков от более далёких уездов — Кологривского, Макарьевского и других, и один из них от имени всей группы обратился ко мне с сообщением, что они хотели бы меня выбрать в члены Государственной думы, так как, слушая выступления на съезде, они увидели, что я понимаю народные нужды и крестьянское дело, но «вот говорят, что ты еврейского происхождения. Не томи наши души, скажи: жид ты или не жид?»
[114]. Я ответил, что в Государственной думе я честно и настойчиво, насколько хватит сил и умения, буду отстаивать те взгляды, которые развивал в своих выступлениях на губернском съезде. Но я должен быть уверен, что я опираюсь на согласие со мною моих избирателей, а в числе моих основных убеждений стоит признание полного равноправия всех граждан, независимо от их происхождения и веры. Поскольку они такого равноправия не признают, задавая мне свой вопрос, то я прошу их за меня не голосовать.
Невзирая на это, все они, по-видимому, подали голос за меня, т. к. в числе избранных от губернии членов первой Государственной думы оказался и я.
После избрания в члены Государственной думы нас приветствовали в костромском клубе (общественном собрании) и в губернском земстве. Всего от Костромской губернии в Думу были избраны шесть человек. Из них двое — от крестьян: П. Д. Горохов (52 лет) и И. В. Замыслов (32 лет); один депутат — от рабочих: А. И. Смирнов (25 лет); один земский деятель от дворян — П. А. Сафонов (38 лет) и двое представителей разночинной интеллигенции: присяжный поверенный Н. А. Огородников (34 лет) и, наконец, — я. Мне тогда было 36 лет. Все шестеро представляли одну и ту же партию — кадетскую. По инициативе Николая Александровича Огородникова мы, вновь избранные члены Думы, обратились по телеграфу к графу Витте, бывшему главой правительства, с требованием вернуть из ссылок и выпустить из тюрем всех тех, кто оказались выбранными в члены Думы.
После выборов я продолжал вести свою обычную работу в земстве. Только за неделю до открытия Государственной думы, намеченного на 27 апреля, мы выехали из Костромы. Чтобы попасть на вокзал, нужно было переправиться через Волгу. У переправы при спуске с Молочной горы собралось много народа, чтобы проводить нас. Среди собравшихся были приехавшие на рынок крестьяне, были кооператоры из Самети и Шунги, но было много и горожан, земских служащих и участников предвыборных собраний. Когда паром начал отчаливать, последнее напутственное слово сказал один немолодой крестьянин-кооператор: «Стойте крепко за народное правое дело, не страшитесь никаких угроз, мы всем народом постоим за своих посланцев. Ни один волос не упадёт с вашей головы, не допустим этого». С парома в ответ неслись наши благодарности за доверие: «Всё, что в наших и ваших силах, всё, что сможем для пользы народа, постараемся сделать». Паром всё удалялся от берега, уклоняясь вниз, сносимый течением.
Потом мы ехали в поезде. Как живо встают в моей памяти эти минуты! Я смотрел из окна вагона на мелкие поросли ольхи и ивняка, на болота, поросшие тощими соснами, на редкие разработки торфа. Удастся ли увидеть вместо этой тощей, убогой картины бесконечных пространств «неудобной», бросовой земли осушенные пространства лугов и возделываемых полей, «устроенные» леса, рациональную добычу торфа? Доживу ли до такого времени? Ближайшее будущее казалось неясным, смутным…
По приезде в Петербург на первое время я остановился вместе с другими депутатами от Костромы. До начала работы Думы шла организация фракций, в том числе фракции депутатов, примыкавших к Конституционно-демократической партии. Я принял деятельное участие в налаживании её работы. Ближайшими и несомненными, в моих глазах, задачами, стоявшими перед Думой, как законосовещательным органом, было установление и упрочение фундамента политической свободы и равноправия людей без различия социального положения, пола, нации и расы. Это требовало не только настойчивого труда, но и известного опыта, знаний. Мне казалось, что мои усилия более всего будут плодотворны при объединении их с силами наиболее авторитетных знатоков конституционных основ, таких, как Ф. Ф. Кокошкин
[115], Г. Ф. Шершеневич, Л. И. Петражицкий
[116], М. М. Винавер
[117] и другие деятельные члены фракции партии кадетов.
Как и в предыдущие, 1892–1903 гг., я понимал первостепенное значение работы по объединению рабочего класса, по созданию и развитию той силы, которая в борьбе с абсолютизмом и реакцией в состоянии будет нанести по ним решающие удары. Но успеху этой борьбы могло содействовать на каждом её этапе также и ослабление опор, поддерживающих прочность самодержавного строя. Одною из существенных опор царизма и реакции была политическая отсталость, инертность близких к народным крестьянским массам местных людей, объединявшихся вокруг земского дела, поднявшихся до отстаивания интересов устроения местной жизни (местного дорожного строительства, земской школы, врачебно-санитарного дела, агрономии, кооперативного движения), защиты их от произвола и подавления со стороны бюрократического строя. Эти местные силы нужно было из опоры самодержавия сделать силой, борющейся с ним. Именно это осуществлялось в то время путём мобилизации аморфных групп, не способных примкнуть к более решительным революционным течениям. Помочь этим группам усвоить уроки борьбы за политическую свободу, закрепить их отход от самодержавного строя — таково было то реальное дело, которое делалось в то время в 1-й Государственной думе Партией народной свободы.
По своей земской деятельности я лично знал наиболее искренних, честных и демократически настроенных людей из кадетской партии, таких, как М. М. Винавер и Дмитрий Иванович Шаховской.
Ещё до открытия заседаний Государственной думы состоялся ряд заседаний фракции кадетов. К ней примкнули представители «национальных меньшинств» (татарского народа Казанской губернии, Крыма, украинцы и другие). Между прочим, вспоминается случай, показывающий, как обострённо было стремление к национальному равноправию и как чутко реагировали представители малых народов на подчас бессознательное третирование высококультурными представителями великорусского народа сограждан иной национальной принадлежности. Это было на первом собраний фракции кадетов, на котором собралось уже более сотни членов Думы. Временно председательствовал старейший по возрасту Иван Ильич Петрункевич. Ф. И. Родичев, характеризуя в своём выступлении реакционные действия правительства, назвал их «татарщиной». Вслед за речью Родичева слово попросил один из членов Думы от Казанской губернии. Он, как и его соплеменники, был в национальном костюме. Поднявшись, он прочитал на французском языке протест против допущенного Родичевым оскорбления татарского народа: «Je regrette profondément que le nom de notre nation pronouncé ici dans une epithète si malheureuse, si odieuse».
