До открытия Государственной думы оставалось немного дней. Шла напряжённейшая работа по организации и подготовке выступлений членов фракций. В составе кадетской фракции было значительное число представителей земств, в том числе, между прочим, известный организатор секции общественной медицины на Пироговских съездах врачей Василий Иванович Долженков
[118]. Многие знали меня по участию в земских съездах и по работе в земствах Петербургской, Вологодской и Костромской губерний. При избрании бюро фракции, оказавшейся в Думе самой многочисленной, я был избран секретарём
[119]. Мне пришлось вести очень большую организационную работу по подготовке и созыву собраний фракции, по записи вновь вступивших во фракцию членов и пр. В то же время в качестве секретаря фракции я в составе её президиума постоянно участвовал в выработке проектов всех её предложений и формул перехода к очередным делам, вносимых фракцией на рассмотрение Государственной думы, а также проектов постановлений. На меня было возложено ведение переговоров и согласование общих выступлений в Думе с партиями трудовиков и социал-демократов. Нужно сказать, что депутаты от польских губерний организовались в отдельную думскую фракцию «представителей Польши». С этой фракцией мне пришлось довольно часто встречаться, чаще всего — по их инициативе, реже — по поручению нашей фракции.
Первым делом, требующим согласования, был вопрос о президиуме Думы. Весьма нелегко было добиться единодушия по кандидатурам заместителей председателя и секретарей. По обнародованному правительством порядку открытие Думы должно было начаться 27 апреля 1906 г. слушанием «тронной речи» царя, и только после этого Дума должна была приступить к выборам председателя и всего президиума. Вместо того чтобы самому царю прибыть в Государственную думу и прочитать там свою речь, каждый из членов Госдумы получил именное приглашение явиться в Зимний дворец для слушания «тронной речи». В указанный час я пришёл ко входу с набережной в Зимний. После тщательной проверки документов с подчёркнутым внешним почтением члены Думы собрались в зале нижнего этажа, а затем в сопровождении придворных чинов проведены в большой зал для торжественных царских приёмов. Очевидно, не случайно, а с расчётом показать мощь царской власти и её опоры — воинской силы, нас провели через анфиладу залов, где происходили упражнения под командой великих князей отборных дворцовых и гвардейских воинских команд. Бряцание оружия, блеск и лязг шашек под громкие команды офицеров, не обращавших никакого внимания на проходивших «народных избранников», должны были вызвать у членов Думы чувство бессилия перед монаршей властью.
В Тронном зале для членов Госдумы были отведены места слева от царского трона; справа стояли члены Государственного совета в раззолоченных парадных мундирах с лентами и орденами; за ними размещался Сенат, а впереди, у трона, густой толпой собрались придворные чины и министры. Члены Государственной думы были в обычной гражданской одежде: украинские крестьяне — в свитках и поддёвках с поясами, иные депутаты от национальных групп — в своих традиционных одеждах. Немногочисленные депутаты от «рабочей курии» и многие другие были просто в пиджаках. Но были среди депутатов Думы и те, кто имели придворные чины. Они явились в соответствующих мундирах. Придворные дамы различных рангов были в парадных туалетах с открытыми плечами и шеей. Среди них было немало пожилых. Стоявшие близ меня депутаты — трудовики, крестьяне, с которыми я уже успел познакомиться на заседаниях фракции, не без любопытства смотрели на придворных в раззолоченных костюмах и, не стесняясь, делились впечатлениями. Высокий украинец говорил своему соседу: «Дивись, яка гладка! Не на наши гроши таки годовани…». Вызывали удивление выхоленные плечи и шеи женщин. О них говорили: «Гладкие, як годованние свині».
В проходе между членами Государственной думы и членами Государственного совета, сопровождаемый придворными чинами разных степеней, несшими царские регалии, шёл Николай II в военной форме и императрица — молодая, стройная дама. Николай, казалось, ни на кого не смотрел, взор его был направлен вперёд, в свободное пространство. Поднявшись по ступенькам к трону, он принял и надел на голову поданную ему корону, сел, взял из рук министра свиток пергамента, развернул его и с разученными приёмами декламации прочитал свою тронную бессодержательную речь, выпячивая всюду собственное «я» и сделав особое ударение на «лучших людей». «Я собрал вас, лучших людей…» и т. д. В момент, когда он закончил последние слова «Да поможет Господь мне и вам!», — грянули с хор оркестры и раздалось «Ура!» среди придворных, правительства и членов Государственного совета; стоявшие же слева депутаты Государственной думы сохраняли безмолвие. Оркестры не прекращали заполнять весь зал оглушительными звуками в предупреждение, как мне казалось, на всякий случай, каких бы то ни было попыток ответа на тронную речь.
Выйдя из дворца, члены Думы спустились с невской набережной на подготовленные речные пароходы и направились по реке к Таврическому дворцу. Был яркий солнечный день. Необычно ранняя, тёплая весна уже одела в свежую зелень Летний сад. На набережных были видны толпы народа, приветствовавшие делегатов Государственной думы. Но вот пароход прошёл под Литейным мостом и, держась ближе к Арсенальной набережной, поплыл мимо Центральной Выборгской тюрьмы, где томились политические заключённые. Через решётки во всех окнах простирались руки.
Заключённые махали платками. Неслись сотни голосов: «Амнистию! Амнистию!». Этот же возглас доносился и с набережной, где собирались всё увеличивавшиеся группы народа, местами стоявшие плотной стеной.
Пароход подошёл к специально устроенной пристани у Потёмкинской улицы. Густые цепи собравшихся петербуржцев громко приветствовали членов Государственной думы, подносили им букеты цветов, раздавались не смолкавшие возгласы «Амнистию!». Трудно было двигаться в плотной толпе возбуждённых людей, теснивших нас со всех сторон. Невыносимо было сознавать, что мы являемся участниками торжества открытия первого в России парламента — Думы, в то время как те, чьими усилиями и самоотверженной борьбой было достигнуто самое рождение этой Думы, сидят за решёткой, изнывают в тюрьмах, несут судебные кары, либо отбывают ссылку за свою деятельность, которая теперь уже перестала быть противозаконной, т. к. она была направлена на завоевание того, что стало новым законом.
Мы вошли во двор Таврического дворца, заполненного всякого рода стражей: военной, полицейской и новыми думскими сторожами. Из вестибюля депутаты, как новые хозяева, разошлись по многочисленным залам дворца. В одном из верхних залов собралась наша многолюдная кадетская фракция. Обсуждался порядок предстоящего первого заседания. По регламенту (повестке) оно ограничивалось только открытием и выбором председателя. Сам собою возник вопрос о том, чтобы Дума в первом же заседании провела закон об амнистии. Но все юристы, включая С. А. Муромцева
[120], разъяснили, что, прежде всего, должны быть проведены выборы председателя. Только в следующем заседании можно избрать комиссию по выработке в порядке думской инициативы законопроекта об амнистии. С точки зрения закона о Госдуме и парламентской процедуре это было убедительно. Но в то же время было совершенно ясно, что Дума должна единодушно откликнуться на всеобщее ожидание амнистии, что население будет возмущено её равнодушием ко всеобщему его требованию.