Когда старший санитарный врач, который, впрочем, и сам примерно в таком же стиле, по-петербургски, а не «по-земски» принимал своих подчинённых, вышел, я собрал свои бумаги, подошёл к Губерту и совершенно спокойно сказал, что ухожу и больше работать в городской санитарной комиссии не буду, т. к. не желаю подвергаться риску попасть в такое недостойное положение, в каком только что был старший санитарный врач. Губерт реагировал на моё заявление совершенно неожиданным припадком раскаяния. Прямо молил меня не уходить, не бросать начатого дела. Бранил свой характер, каялся в своей несдержанности, распущенности. Согласился впредь выслушивать все доклады и предложения не единолично, а в президиуме совещания организации врачей. В состав такого президиума тут же просил войти меня.
Со второй половины 1909 г. удалось наладить регулярный выход двухмесячных обзоров, охватывавших все стороны деятельности учреждений и совещаний С.-Петербургской городской санитарной комиссии, которые издавались в виде «Материалов к отчёту санитарной комиссии за 1909 год». Это делало все виды деятельности всех санитарных служб доступными общественному контролю и взаимной критике, приучало и городских санитарных врачей к критической оценке своей работы и к постоянной проверке правильности и обоснованности поставленных перед ними задач и планов, т. е. вело к первым шагам перехода от бюрократически-чиновничьего отношения к санитарному надзору — к общественному санитарному строительству.
В каждом выпуске давался возможно полный и всесторонний статистический материал о показателях санитарного состояния населения, об инфекционной заболеваемости по частям и участкам города; давались табличные материалы о деятельности санитарных врачей по жилищно-санитарному надзору (за дворами, домами, квартирами, прачечными и пр.); по надзору за промышленными и торговыми предприятиями; об амбулаторном обслуживании населения; о надзоре за состоянием ночлежных домов. Последней группой врачей руководили К. В. Караффа-Корбут
[147] и Н. Ф. Гамалея. В ней были такие врачи, как Крыжевский, Гарон и др.
Очень подробный обзор давался о деятельности городской лаборатории, её бактериологического и санитарно-химического отделений, по исследованию пищевых продуктов и воды.
В особом отделе давались сведения о деятельности городских изоляционных убежищ и об итогах работы родильных домов. Большое внимание уделялось мерам по контролю за водоснабжением. За 1909 г. было издано три составленных мною двухмесячных обзора и за 1910 г. — четыре. Независимо от работы по изданию этих обзоров, всё время, пока в городе были холерные заболевания (с 9 июня по ноябрь), в конце каждого дня я к вечеру составлял ежедневный бюллетень о холере в Петербурге, в котором давалась точно проверенная сводка за день всех сведений о холерных и подозрительных по холере заболеваниях, о числе холерных больных, поступивших в больницы, обо всей противохолерной работе.
С ноября 1909 и в течение всего 1910 г. взамен этого ежедневного холерного листка под моей редакцией составлялось и рассылалось еженедельное печатное издание, носившее название «Краткие сведения о деятельности С.-Петербургской городской санитарной комиссии». Кроме табличных данных за каждую неделю в них помещались текстовые обзоры. Составление этого еженедельника размером от одного до двух с половиной печатных листов требовало от меня постоянного личного общения с руководителями различных учреждений. На этой почве у меня составилось хорошее знание положения дела в больницах и санитарных организациях города, а также личное знакомство со многими ведущими санитарными работниками Петербурга (В. И. Яковлев, В. П. Кашкадамов
[148], Тылинский, Посадский и др.).
Характерным для Губерта поступком было помещение в вышедшем под его фамилией отчёте о холере в виде отдельной главы написанного мною и с сохранением моего авторства очерка «Холерная эпидемия в 1909 году в Петербурге в графических изображениях». При этом, как опытный плагиатор, Губерт, поместив в качестве своей статьи мою работу, сделал в ней подстрочное примечание: «При составлении графических изображений свой труд и знания приложил З. Г. Френкель, за что приношу ему благодарность». Фактически же я не только составил графики, но и написал всю статью, которую он перепечатал без каких бы то ни было изменений и добавлений.
В конце лета 1909 г. я получил письмо от сестры о тяжёлом состоянии здоровья отца. После случайного ранения пальца ноги у него началось нагноение и угрожала гангрена. Я взял временный отпуск, Губерт очень отзывчиво отнёсся к моей беде. Я приехал в Попенки. Отец был в полном сознании, хотя и лихорадил. На стопе действительно обозначились явления гангрены. По совету моего товарища по гимназии земского врача Яроша, навещавшего тогда отца, я немедля отправился в Киев. Там разыскал рекомендованного Ярошем профессора-хирурга и упросил его немедленно ехать со мною в Попенки. Ему это было очень трудно, но он всё-таки после рабочего дня в клинике выехал со мною.
Была прохладная звёздная ночь, когда мы ехали на лошадях из Остра. Не без удивления я обнаружил, что мой спутник-хирург не хуже меня ориентируется в звёздном небе: он называл созвездия и с глубоким интересом отдавался созерцанию мирового пространства над нами. Обследовав отца, он объявил ампутацию голени неизбежной и посоветовал перевезти отца для операции в земскую больницу в Козелец. На следующий день он уехал. Я старался, насколько мог, его отблагодарить. Невыносимо больно и жалко было мне отца. Он, невзирая на свой восьмидесятилетний возраст, проявил удивительное мужество. Я обнимал его голову и переживал все его мысли и чувства, как мои собственные, я ощущал себя его частью, его продолжением.
Дело с операцией несколько затянулось. Я должен был вернуться в Петербург. Операция прошла благополучно. После возвращения отца из больницы трудное дело ухода за ним, перевязок, заказа для него специального кресла, в котором он целые дни передвигался по усадьбе, взяла на себя моя сестра Соня, которой помогала девочка-подросток лет 12–13 из деревни, специально нанятая, чтобы возить кресло. Когда летом 1910 г. я навестил отца, я был поражён, как любовно ухаживала эта девочка за ним. Отец платил ей за этот внимательный, терпеливый уход трогательной нежной привязанностью. Она усаживала его в кресло, передвигала его по дому, возила его по усадьбе. Когда его зрение утомлялось, и ему было трудно читать, она часами читала ему вслух газеты, журналы, новые сельскохозяйственные книги.
Лето 1909 г. мы прожили на Старопарголовском проспекте в Лесном во временно свободной квартире профессора Политехнического института П. Б. Струве
[149]. В это время на Большом Сампсониевском проспекте (в советское время он назывался проспектом Карла Маркса) строился новый дом № 87. Нам нравилось местоположение этого дома на половине дороги от Лесного до города. Дом был окружён обширными ягодными садами. К осени мы сняли в этом доме квартиру в третьем этаже, выговорив при этом право устроить на прилегающем участке небольшой садик для собственного пользования. Как только закончилось строительство, мы переехали в эту квартиру в которой прожили до лета 1914 г., когда смогли перейти в свой дом, построенный на Васильевской улице в Лесном (с середины 30-х до середины 60-х гг. она называлась улицей Отдыха, а ныне это — Светлановский проспект).
