Возможность осуществить постройку этого дома первоначально появилась в связи с получением некоторой суммы гонорара за вышедшие в 1913 г. в издательстве К. Рикеро мои «Очерки земского врачебно-санитарного дела». Остальную необходимую сумму мы получили в кредит под вторую закладную. Много труда и забот вложили мы с женой в постройку собственного дома. Особенно много волнений переживала в связи с заботами по постройке дома Любовь Карповна. В нём она прожила всю дальнейшую свою жизнь до самого дня своей смерти 13 июня 1948 г.
В первые месяцы 1910 г. немало затратил я времени и труда на изучение экспонатов обширной выставки по борьбе с пьянством, устроенной при Русском обществе охраны народного здравия Комиссией по борьбе с алкоголизмом. Главным двигателем при устройстве этой выставки был всё тот же Губерт. Но в настоящем смысле душою и вдохновителями выставки были известные борцы с алкоголизмом — доктора Григорьев и Новгородцев. На меня были возложены нелёгкие обязанности секретаря экспертной комиссии по оценке всех экспонатов выставки. Пришлось писать проекты постановлений по экспонатам каждого из учреждений, давших для неё материалы. Особую ценность представляли практические материалы отдела Государственной винной монополии (казённой продажи вина) и работы финского профессора Ляйтинена. Замечательно наглядную большую, собственноручно выполненную таблицу выставил В. В. Подвысоцкий
[150]: «Изменения в ганглиозной нервной клетке коры головного мозга» (по препарату, изготовленному из коры головного мозга умершего от опоя).
В экспертной комиссии пришлось работать совместно с Иваном Андреевичем Дмитриевым, Дмитрием Петровичем Николаевским и др.
С 1910 г. я принимал регулярное участие в заседаниях редакционной коллегии журнала «Городское дело», редактором которого был Л. А. Велихов
[151], и журнала «Земское дело», редактировавшегося В. С. Голубевым
[152].
Фактической направляющей и руководящей силой в обоих журналах был Д. Д. Протопопов, один из членов издательского кружка, составленного рядом общественных деятелей, вложивших часть своего капитала в издание этих журналов.
Во второй половине лета выставочный комитет Южнорусской областной выставки, устроенной Екатеринославским земством, пригласил меня в состав экспертного совета по оценке экспонатов. Поездку в Екатеринослав (Днепропетровск) я совместил с отпуском. Всей семьёй мы приехали в Попенки. Оставив там двух младших дочерей, мы с Любовью Карповной и старшей дочерью Зиночкой, тогда уже десятилетней девочкой, поехали в Екатеринослав. От Киева до Александровска (с 1921 г. — Запорожье) мы плыли на пароходе, а оттуда ехали по железной дороге. Из Александровска мы съездили осмотреть пороги, переехали на остров Хортицу, осмотрели те места, где 15–20 лет спустя была сооружена Днепровская гидроэлектростанция.
Выставка Южного края представляла для меня огромный интерес. Там были впервые выставлены тракторные плуги и крупные сельскохозяйственные орудия, предназначавшиеся для сельской кооперации. Специально изучив все экспонаты, отчёты и издания по земской медицине уездных и губернских земств Екатеринославской, Харьковской и других губерний, я составил их сравнительный обзор и оценку. Из Екатеринослава мы проследовали на пароходе в Одессу. По пути, в Херсоне, провели исключительно жаркий день у Евгения Ивановича Яковенко. При своей квартире он устроил и хорошо обставил санитарную лабораторию и отдавал много времени исследованиям воды и почвы. По его почину в городе, в школах, у пристани были поставлены фонтанчики для питья воды.
В Одессе я виделся с Николаем Петровичем Василевским, познакомился со всей постановкой Одесской городской санитарной организации и с разработкой заболеваемости, осматривал поля орошения; несколько раз подолгу осматривал Одесскую южнорусскую выставку. Из Одессы мы вернулись в Попенки и, пробыв там несколько дней, возвратились в Петербург.
В Попенках я видел в последний раз свою мать. Как всегда, она несла огромную работу по хозяйству. Я не видел человека более трудоспособного, трудолюбивого и доброго, чем наша мать. С раннего рассвета до поздней ночи она была непрерывно занята. Сама стирала бельё, мыла полы, месила в деже тесто и пекла хлеб на всю неделю, стояла помногу часов у русской печи. Она не только стряпала и обед, и ужин, но и готовила пойло для коров и свиней, доила коров и в то же время каким-то образом находила силы, чтобы успеть работать в огороде: выбирать огурцы, полоть, окучивать и т. д.
Нас, детей, было десять, но мать любила всех одинаково глубоко, нежно, деятельно. Расчёсывала, мыла в корыте. Когда приходило время кому-нибудь из нас уезжать, мать заранее горевала, украдкой плакала безутешно. Мы старались утаить от неё день отъезда, чтобы меньше причинять ей горя.
Со вниманием выслушивала наша мама все наши, ей одной доверяемые рассказы о неудачах и угрожающих неприятностях, ободряла и старалась внушить надежду, а сама роняла при этом слёзы. И на этот раз мой отъезд со всей моей семьёй после недолгого пребывания вызвал слёзы и огорчение матери. К тому же, она незадолго перед тем простудилась и жаловалась на боль в ухе. Вскоре по возвращении в Петербург я получил телеграмму, что болезнь матери приняла чрезвычайно серьёзный характер. Когда приехал из Козельца врач, больная была в тяжёлом забытье и, не приходя в сознание, скончалась. Причиной смерти врач признал нарыв в среднем ухе, прорвавшийся внутрь и вызвавший воспаление мозговых оболочек.
Составление одного за другим выпусков «Материалов к отчёту СПб городской санитарной комиссии», а затем еженедельного «Бюллетеня…» я рассматривал как замену печатного периодического органа для объединения работников и всех учреждений санитарного дела Петербурга в единую организацию, отдающую силы борьбе за успехи своего общего дела. Летом 1909 и в 1910 г. ещё продолжалась в столице холерная эпидемия и эпидемия возвратного тифа. Оживлённый интерес среди санитарных работников вызвал пресловутый закон о принудительном оздоровлении Петербурга. Этот закон, проведённый Столыпиным через законопослушную 3-ю Государственную думу, служил в одно и то же время для посрамления самого принципа самоуправления, «не способного», якобы, двигать даже местное благоустройство. В то же время столыпинское правительство стремилось нажить на «принудительном оздоровлении Петербурга» политический капитал деловитости.
