Во многих земствах, даже губернских, а не только захолустных уездных, у кормила стояли черносотенные заправилы, пришедшие в земства после разгрома революционного движения 1907–1908 гг., чтобы не развивать и не расширять земское дело, а сокращать его. Но и в таких земствах — под напором «низов» — в экономической области, в дорожном строительстве, в строительстве таких земских предприятий, как черепичные и кирпичные или цементные заводы, дело продолжалось. Я тщательно собирал все сведения о росте низовых запросов к земствам и в связи с этим о безостановочном росте земских бюджетов, невзирая на реакционно-погромные устремления новых земских хозяев из дворян типа курских Марковых или екатеринославских октябристов.
Нужно было поддерживать и укреплять бодрое упорное отстаивание задач земского строительства и сплочение вокруг этих задач уцелевших в земствах рядов «третьего элемента». В передовых статьях и в подборе материала для хроники земской жизни, в анализе и обзоре земских бюджетов я сосредоточивал внимание на не прекращавшемся, всё более возраставшем и усиливавшемся росте требований «низов» к земству. По составу своих хозяев и по своей архаической избирательной системе и организации земство не отвечало растущим требованиям культурно-хозяйственного устроения сельской жизни, местной жизни вообще. Я старался внедрить мысль, что не запросы неотвратимого экономического развития стушуются перед отсталостью земского строя, а этот самый строй не устоит перед напором низовых сил и всё более широких проявлений растущей силы низов. Эта мысль пронизывала все страницы каждой книжки «Земского дела», несмотря на все трудности цензурных условий и на все соображения осторожности боязливого издательства. За годы редактирования журнала я систематически изучил организацию местного самоуправления и местных финансов, а также вопросы развития потребительской и кредитной кооперации и страхового дела. Это фундаментальное знание указанных вопросов было мною положено в основу вышедшей уже после Октябрьской революции в 1924 г. книги «Задачи местных волостных органов в деле развития благоустройства».
Почти одновременно с началом работы по редактированию «Земского дела» началась и другая моя деятельность, на несколько лет серьёзно захватившая моё внимание и сама оказавшая большое влияние на последующие этапы моей жизни. По предложению Ивана Андреевича Дмитриева на меня была возложена комиссией Пироговского общества разработка программы Всероссийской выставки по гигиене и врачебно-санитарному делу и составление доклада XI Всероссийскому Пироговскому съезду с обоснованием этой программы. Работая над докладом, я исходил из накопленного мною довольно значительного опыта участия в разработках и подготовке музейно-выставочных материалов для привлечения более широкого внимания к очередным задачам врачебно-санитарного дела, к вопросам организации земской медицины, к разным разделам гигиены и оздоровления условий жизни населения.
Ещё в бытность санитарным врачом в Новоладожском уезде, также, как затем в Нарвском участке в Петербурге, в Вологде и т. д., я всегда видел, как оживлялось внимание участников земских собраний и публики, присутствовавшей на обсуждении моих докладов, если мне удавалось сопроводить свои выступления показом основных их положений на картограммах, на ярких наглядных диаграммах и показательных таблицах.
В ходе подготовки Всероссийской гигиенической выставки встал вопрос об участии России в Международной гигиенической выставке в Дрездене. Правительственным комиссаром по устройству Русского отдела на Дрезденской выставке был назначен профессор В. В. Подвысоцкий — директор Института экспериментальной медицины. В национальном русском отделе этой выставки предполагалось представить экспонаты всех ведомств и министерств, связанных с организацией общественного здоровья, в том числе, по предложению В. В. Подвысоцкого, впервые должны были участвовать и земские организации.
Первоначально это предложение В. В. Подвысоцкого было встречено и правлением Пироговского общества, и земскими врачебно-санитарными организациями отрицательно. Причина крылась в том, что в постоянном отстаивании интересов своего врачебно-санитарного дела от административных притеснений, урезываний и запретов у земских передовых деятелей выработалось отрицательное отношение ко всяким выступлениям «казённой» государственной медицинской организации. Уже сама идея совместного выступления на выставке рядом с «казённой» медициной настораживала руководителей многих земских врачебно-санитарных организаций.
Тем не менее, в выставочном комитете была создана специальная группа по устройству отдела русской общественной медицины. В неё вошли профессор С. С. Салазкин
[157], И. А. Дмитриев, а в качестве секретаря этой группы был привлечён я. На меня легла львиная доля организационной работы. В губернские земства был направлен призыв принять участие в подготовке материалов по земской медицине. Много усилий пришлось затратить, чтобы преодолеть негативное отношение земцев к выставке и убедить их принять в ней участие. Мною были направлены личные письма ко многим деятелям земской медицины, не раз пришлось выезжать на заседания санитарных советов и в личных переговорах убеждать в важности и значении показа достижений русской общественной медицины. Незаменимую помощь в поддержании постоянного порядка во всё возраставшей переписке с земствами, в составлении статистических таблиц, в проверке подсчётов оказывала моя сестра Саша — Александра Григорьевна Черноголовкo
[158]. Она тоже окончила Рождественские курсы Лесгафта по специальности акушер-фельдшерица.
Много усилий потребовала разработка плана и программы организации и работы русского отдела, налаживание получения экспонатов с мест. По моему предложению было организовано рабочее бюро (счётчики и чертёжники) для разработки обобщающих материалов по всем губерниям и их художественному оформлению. Руководить этим бюро было поручено мне. При отборе и систематизации получаемых материалов я стремился отразить не только достижения земской медицины в отдельных губерниях, но и показать всю земскую медицину в целом.
Зима в Петербурге в тот год оборвалась необычно рано. В феврале вместо привычных для петербуржцев сретенских морозов началась оттепель. Она затянулась. Было настолько тепло, что стали опасаться за прочность льда на Неве. Твёрдо помню это потому что я очень интересовался, как будет прокладываться от новой фильтро-озонной станции на Петербургской стороне у Сампсониевского моста водовод для подачи воды в сеть Выборгской стороны. Звенья его укладывались и соединялись на льду. Из опасения внезапного ледохода работы эти были прерваны, и я не видел самого процесса спуска водовода на дно реки через прорези льда. Но в начале апреля возобновилась морозная погода, и я с семьёй (т. е. с Любовью Карповной и тремя дочерьми — 8, 10 и 12 лет) уезжали из Петербурга, имевшего зимний вид, в Дрезден. На вторую ночь мы переехали границу. Рано утром, задолго до полного рассвета, всматриваясь через окно в открывавшиеся виды чужой страны, я обратил внимание, что деревья покрыты хлопьями снега, но вскоре убедился, что деревья белы не от снега, а от того, что были в полном цвету черешни, миндаль и сливы.
