Но через два-три месяца мне рассказали приехавшие из Саратова коллеги, что в свой город он вернулся не один. На похоронах жены он познакомился с сельской учительницей, которая сопровождала его в Саратов для того, чтобы помочь удручённому горем Николаю Ивановичу при устройстве его дел. Лет десять спустя, когда Николай Иванович работал уже в Наркомздраве РСФСР в качестве одного из организаторов санаторно-курортного отдела, при поездках в Москву для участия в различных совещаниях при НКЗ, на которые меня приглашал нарком Н. А. Семашко
[162], мне приходилось пользоваться гостеприимством Николая Ивановича и останавливаться у него. У меня оставалось впечатление исключительной взаимной привязанности и дружбы между Н. И. и его новой супругой. Даже в тяжёлых бытовых условиях 1920–1922 гг. она создавала для него атмосферу внимательной заботливости, тёплого дружеского участия, уюта и покоя.
В связи с приездом в город главнокомандующего японской армии генерала М. Ноги японский отдел устроил в его честь парадный обед. Он состоялся в королевском дворце. Приглашения на обед были разосланы в каждый национальный отдел выставки на имя его главы или, при отсутствии такового, на имя его заместителя. Хотя я официально никакой должности в русском отделе не занимал, но поскольку постоянно давал там объяснения, читал лекции, меня знали в других павильонах. Знали и как внимательно знакомившегося и интересовавшегося их выставками и экспонатами, а отчасти, может быть, и в связи с некоторым ореолом бывшего члена 1-й Государственной думы. Одним словом, Такаки считал, что если в Дрездене отсутствует Подвысоцкий, то я являюсь его заместителем, и приглашение было прислано лично мне. Я было принял решение уклониться от совершенно несвойственного мне положения участника в таком официальном банкете. Но находившиеся в то время в Дрездене В. А. Левицкий
[163], П. И. Куркин и Н. И. Тезяков настойчиво требовали, чтобы я испил выпавшую на мою долю горечь участия в чужом пиру. Моё отсутствие будет истолковано как недоброжелательность к Японии, говорили мне. Пришлось подчиниться злой участи. Но я твёрдо заявил, что если и пойду, то всё равно наряжаться во фрачную пару (напрокат) не буду.
Так я и пришёл на обед в назначенный час в сюртуке. Во дворце пришлось перенести все официальные представления. Я присоединился к группе уже знакомых мне учёных, занялся оживлённой беседой, а когда раздалось громкое приглашение занять места в обеденном зале, я хотел, было, усесться скромно подальше, в конце стола, в глубине зала. Но распорядитель — немецкий секретарь японского отдела, громко на весь зал завопил: «Aber Herr Frenkel, Sie erkennen ihre nationale Fahne nicht an…» («Господин Френкель, вы не узнали ваш национальный флаг…»), и я вынужден был занять место в центре стола, как раз против усаженного с другой стороны рядом с Такаки генерала Ноги, а рядом со мной был посажен заведующий английским отделом. Некоторым утешением для меня было то, что кроме меня без фрака был всё же ещё один представитель — китаец.
После тягостного, затянувшегося напряжённого пребывания за торжественным столом я с облегчением после обеда присоединился к коллегам на открытой террасе дворца, где за отдельными столиками был сервирован кофе. Дождавшись первой возможности, я выбрался, наконец, из этой вынужденной и не свойственной мне обстановки.
Земский отдел с его очень скромным помещением и не менее скромной экспозицией, судя по заметкам в немецких газетах и по отзывам посетителей привлекал к себе непропорционально большое внимание. В нём видели «новое слово» в деле здравоохранения. Было поэтому вполне естественно, что в суворинском «Новом времени» появилась статья доносительно-натравливающего характера, в которой устами некоего «посетителя международной выставки из России» высказывалась горечь обиды, что на выставке слишком заметную роль играет не «коренной» русский человек, а какой-то опальный — бывший член 1-й Думы, представитель земского «третьего элемента», да ещё носящий «одиозную фамилию». Мне было неприятно думать о том, как больно это отразится на Подвысоцком. Но к его чести я должен сказать, что, возвратившись в Дрезден, он ни одним словом не помянул это в общении со мной.
С пребыванием в Дрездене связаны у меня воспоминания о нескольких интересных поездках. В июле разделы выставки по водоснабжению и канализации осматривал известный строитель многих наших водопроводов, автор проектов канализации в Варшаве и Петербурге, Самаре и других городах — Линдлей
[164]. По его инициативе и под его руководством была организована экскурсия для осмотра головных сооружений незадолго перед этим начавшей действовать дрезденской канализации, мест спуска в Эльбу сточных вод и для поездки выше по реке от места спуска до города Мейсена, чтобы наблюдать видимые признаки загрязнения и разные стадии самоочищения такого мощного водотока, как река Эльба. Интересно было ознакомление с опытами очистки сточной воды на лугах, прилегающих к усадьбе головных устройств дрезденской канализации. Разбрызгиватель и прибор для дождевания распылял в виде мельчайшего дождя сточную воду, прошедшую через сита Ринша. Разумеется, этот дождь сточной жидкости не вызывал никакого зловония, ибо на луговых полянах шли процессы аэробной минерализации. Мы осмотрели станции, устье головного коллектора, мощные потоки канализационных вод, прохождение их через вращающиеся диски сит Ринша с узкими щелями-прорезями (не шире 2 мм), осмотрели выпуски в канал, направлявший сточные воды на дно к середине Эльбы. Затем, пересев на катер, проплыли по реке к месту, где сточные воды смешиваются с водами Эльбы, и стали спускаться вниз по течению. Вскоре в быстрых потоках речной воды стали виднеться комья, лоскуты и белые полосы коагулировавшихся под воздействием жёсткой воды органических веществ. Вода была мутна от этих хлопьев.
При подходе нашего катера к берегу обычно собирались группами обитатели живописных домиков, разбросанных в садах. По-видимому, они принимали нашу экскурсию за какую-нибудь городскую комиссию. С горечью и обидой говорили они, как обездолила их дрезденская канализация. До выпуска в Эльбу сточных вод у них всегда бывали дачники, купались в реке, гуляли вдоль берегов, а теперь дачи пустуют, берега заливаются, для купания непригодны. Воочию убеждались мы, что при выпуске в большую реку нечистот недостаточно туалетной очистки их через сита, что необходимы гораздо более глубокие степени очистки предварительным орошением лугов и полей или с помощью биофильтров. Чем дальше вниз по Эльбе мы спускались, тем жалоб становилось всё меньше.
