По их настояниям был разработан новый мобилизационный план, обсуждавшийся 12 марта 1912 г. командующими военных округов под председательством царя и утвержденный 1 мая
[1026]. Он исходил из необходимости наступательных действий в рамках оперативного развертывания в двух направлениях: против Австро-Венгрии (план А) или Германии (план Г). Российскому главнокомандующему следовало не позднее 11-го мобилизационного дня решить, какой вариант предпочтительнее. Этот план впервые ставил русской армии задачу от развертывания войск перейти к удару по Австрии или Германии, пересечь границу, продвинуться по чужой территории и занять Берлин или Вену и Будапешт. Он не только предполагал немедленное прекращение ликвидации приграничных укреплений, но и требовал модернизировать крепости Ковно, Гродно, Осовец и Брест. Военное министерство беспечно пренебрегло модернизацией, и в результате к началу войны в 1914 г. русский западный фронт располагал всего одной современной, усовершенствованной крепостью — Новогеоргиевском.
Накануне войны Сухомлинов добивался своего назначения Верховным главнокомандующим, что гарантировало бы неприятельским разведкам уникальную во всей их истории возможность выхода на верхушку русской армии
[1027]. Когда царь, вопреки воле военного министра, предпочел в роли Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича, министр поспешными назначениями создал ситуацию, максимально способствовавшую его влиянию на Ставку. Он ввел в окружение великого князя своих ближайших подручных, сделав своего ученика Н. Н. Янушкевича начальником его штаба, а Ю. Н. Данилова — 1-м генерал-квартирмейстером, и позаботился о назначении генерала Жилинского главнокомандующим Северо-Западным фронтом, направленным против Германии. Как свидетельствует опубликованная часть переписки Сухомлинова с Янушкевичем, эти назначения объяснялись отнюдь не военными заслугами соответствующих лиц и сопровождались с их стороны устными обязательствами, которые были возможны и соблюдались лишь по причине преданности Сухомлинову его многолетних подчиненных
[1028]. Военный министр мог таким образом в известной мере влиять на соображения Верховного главнокомандующего, быть в курсе решений Ставки и пускать в ход свои знания о текущей обстановке при совещаниях с царем. Он воспользовался этими возможностями во время кампаний Людендорфа в Восточной Пруссии и Польше и после войны удостоился позднего признания в кругу Людендорфа в Берлине: после того как Ленин выпустил Сухомлинова из тюрьмы (1 мая 1918 г.), офицеры разведки из штаба Людендорфа доставили его в Берлин и «опекали», пока он писал свои «Воспоминания», а когда он умер (2 февраля 1926 г.), генерал барон Рюдигер фон дер Гольц от имени немецких военачальников, действовавших под командованием Людендорфа в Восточной Пруссии, ходатайствовал перед генералом фон Шляйхером о его погребении со всеми военными почестями.
4. Четвертый «выход» заключался в секретной информации, которую штаб 8-й армии получал от хорошо налаженной агентурной сети секции IIIb в Восточной Пруссии и приграничных российских губерниях. Разведывательная деятельность германских агентов в Вержболово и Сувалках уже при вступлении армии Ренненкампфа в Восточную Пруссию стоила ей части одного корпуса, что достаточно заметно сказалось на ее боеспособности, а главное — на психологической оценке ею своих шансов на победу. Секция IIIb констатировала, что агентурные сети в Восточной Пруссии действительно «превосходно сработались… [и] вовремя были усовершенствованы и подготовлены к войне»
[1029]. Передача разведданных из России происходила «почти всегда устно через границу, в отдельных случаях по телеграфу, в одном случае (Либава — Мемель) по телефону». С изменением линии границы в результате наступления русских большинство этих налаженных связей время от времени обрывались, но вскоре сбором сведений занялась т. н. фронтовая разведка. Правда, при этом некоторые «агенты ближней разведки больше не имели возможности пробраться через строго охраняемую пограничную зону, а также потеряли большинство своих опорных пунктов на германской территории, поскольку доверенным лицам, которые поддерживали с ними сношения, — в основном жандармам — приходилось скрываться от русских патрулей… Тем не менее были предприняты все усилия, чтобы создавать ясное представление о происходящем в районе наступления». В течение нескольких недель это снова стало получаться почти без сбоев. Как докладывал 1-й офицер штаба 8-й армии, донесения от агентов приходили «ежедневно дюжинами»
[1030], причем он выделял из массы поступавших донесений важные «достоверные сообщения» из проверенного источника.
Наконец, опять активизировались поездки во внутренние районы Российской империи с возвращением на исходную базу «дальних агентов», которых теперь в обход линии фронта «в столь большом количестве засылали через Скандинавию»
[1031].
5. Особое значение для получения разведданных и дезинформации противника приобрела радиостанция Кёнигсберга. С ее помощью техники 8-й армии прослушивали «радиопереговоры между Эйфелевой башней и Бобруйском». Офицеры разведки при ША-8 могли прервать эту важную для Ставки связь помехами или дезинформировать неприятельские армии вбросом ложных известий
[1032].
В совокупности существование всех этих «выходов» ставило нового начальника штаба 8-й армии в Восточной Пруссии в сравнительно удобные условия. Тогдашний русский генерал-квартирмейстер Данилов, исследуя вопрос о том, «как смотрел на положение генерал Людендорф», пришел к выводу: «Наши противники, в течение минувшей войны, были всегда достаточно хорошо осведомлены о передвижениях русских войск и по ним составляли себе представление о планах русского командования»
[1033]. Это лишь частичное, учитывая эпоху, признание возможностей Людендорфа.
