В таком настроении он решил послать шефа своей разведки для выяснения реального положения на фронте. При мысли о далекой битве Мольтке словно видел перед собой непроницаемую черную тучу и 8 сентября писал: «От сегодняшнего исхода зависит, останемся ли мы здесь»
[1148], — намек на то, что он подумывал при необходимости отвести назад западные армии и/или покинуть Большую ставку в Люксембурге (возможно, перенести ее на восток). Решение предстояло принять шефу разведки на основании обнаруженной на фронте картины
[1149]. Сообщения от него приходили нерадостные, вследствие чего 9 сентября Мольтке уведомил жену, что дело «плохо»: «Бои к востоку от Парижа складываются не в нашу пользу. Одна из наших армий вынуждена отступать, другие, наверное, последуют за ней. Начало войны, сулившее столько надежд, оборачивается своей противоположностью»
[1150].
Подполковник Хенч, чьи донесения 9 сентября привели Мольтке к такому взгляду на вещи, был добросовестным, объективным в суждениях и опытным офицером Генштаба. На то, что Мольтке из четырех начальников отделов ВК — кроме Хенча в их число входили полковник Таппен (оперативный отдел), фон Домм (политический отдел) и подполковник фон Фабек (отдел кадров и общего делопроизводства) — доверил упомянутую миссию именно начальнику отдела иностранных войск России и Франции, редко обращают внимание (в самой последней биографии Людендорфа Хенч назван просто «приближенным» начальника Генштаба). Швейцарский военный историк Ойген Бирхер это обстоятельство отметил и нашел «весьма примечательным само по себе», что в крайне серьезном положении столь ответственное поручение получил Хенч, а не начальник оперативного отдела Таппен, к чьей компетенции оно, по идее, относилось. Но Бирхер не дал объяснения выбору Мольтке — для него он остался «таинственной психологической загадкой, которую трудно разрешить»
[1151].
Один взгляд на обязанности и компетенцию Хенча помог бы раскрыть загадку. Как шеф разведки против иностранных войск Хенч прежде всего отвечал за оценку неприятельских армий на русском и французском фронтах. На основании своих знаний и текущей информации только Хенч, из всех четырех начальников отделов, действительно мог составить верное представление о состоянии обеих армий, их внешнем и внутреннем развитии. В силу должности он также следил за разведывательными действиями на обоих фронтах, в том числе за особой обстановкой на востоке, и, несомненно, был осведомлен о надеждах на русские вспомогательные силы разведотдела ВК и их усердную службу Людендорфу и Гинденбургу. Он получал не только интересующие Мольтке донесения от офицеров разведки германских действующих армий, но и известия от союзной австро-венгерской разведслужбы из штаб-квартиры ГКА и ее филиалов в Кракове и Вене. Хенч, должно быть, как никто знал все сложные внутренние механизмы и потому мог сопоставить и взвесить военно-политические процессы на двух фронтах.
Несомненно, благодаря этой профессиональной компетентности, а не случайным психологическим факторам Мольтке утром 8 сентября — в конце совещания о ситуации на западном фронте вместе с Таппеном и фон Доммом — пригласил его остаться для почти часового разговора с глазу на глаз, в ходе которого устно облек его спорными полномочиями, никого больше не поставив в известность и не отразив это в документах! Как и в беседе с Людендорфом (22 августа), здесь, вероятно, на первом плане стояли вопросы, о которых Мольтке не желал распространяться при остальных членах ВК. Привлечение к разговору двух других начальников отделов исключалось хотя бы потому, что оба, не зная об особых возможностях спецслужб на восточном фронте, категорически возражали против усиления 8-й армии за счет западных войск. Но Мольтке, давая Хенчу задание, имел в виду нечто гораздо большее: нужно было решить, не стоит ли в случае непреодолимых трудностей у западных войск временно отвести их на надежный рубеж, а на востоке, напротив, воспользовавшись моментом победоносного наступления Людендорфа, устроить «Канны» армиям русского царя. Лишь такая ситуация объясняет устную передачу Хенчу полномочий по возвращению, при необходимости, всех пяти армий к линии Сент-Мену — Реймс — Фим — Суассон
[1152].
Мольтке после своего фактического увольнения (14 сентября 1914 г.) и нападок некоторых командующих западных армий, обвинявших его в том, что он украл у них верную победу на Марне, публично отрицал эти полномочия, утверждая, будто Хенчу надлежало исключительно «сориентироваться» в положении 1-й и 2-й армий, но он «не имел поручения отводить 1-ю армию». Лишь в теоретически «возможном случае, если очень понадобится», Хенч якобы должен был приказать 1-й армии «свернуть на линию Суассон — Фим, чтобы воссоединиться с правым флангом 2-й армии и закрыть образовавшуюся брешь»
[1153]. Об остальных армиях Мольтке не упоминал. Хенч при жизни Мольтке хранил молчание о происшедшем. Только после его смерти (1916) он выступил со своими показаниями. Таппен и фон Домм, осведомленность которых ограничивалась первой, совместной частью утренней беседы 8 сентября, решительно опровергли слова Хенча. Насколько они помнили, ему могло быть поручено разве что вероятное руководство на случай, если 1-я или 2-я армия уже начнет или соберется начать отступление. Таппен полагал (1917), что Хенчу следовало при этом направлять обратное движение так, чтобы брешь между 1-й и 2-й армиями сомкнулась, а 1-я армия по возможности отходила в направлении Суассона; по мнению фон Домма, ему вообще велели ехать к командующим 1-й и 2-й армиями, чтобы не дать им отступить. Таким образом, друг другу противостояли четыре версии задания Хенча
[1154], о рассмотрении которых (а тем более о вердикте в пользу одной из них) в документах ВК не обнаружено никаких свидетельств.
