Это произошло 25 февраля; Бонч-Бруевич потерял пост начальника штаба, но был высочайшим рескриптом «оставлен в распоряжении» Верховного главнокомандующего. Понижение лишило его «всякой власти»
[1654]. Зная от придворных кругов, что уволен по желанию царицы
[1655], он стал искать помощи Распутина. Неизвестно, когда состоялось их личное знакомство, но, по-видимому, потом он не раз виделся со старцем в Петрограде
[1656]. Распутину его представила одна из самых темных фигур прогерманской «партии мира» — агент секретных служб и слуга многих господ, явно включая и германскую разведку, Манасевич-Мануйлов, с которым Бонч-Бруевич в то время встречался неоднократно.
Пока Северным фронтом командовал генерал Куропаткин, о возвращении должности нечего было и думать. Все изменилось, когда 1 августа 1916 г. вернулся выздоровевший Рузский. Повторное назначение генерала, публично критикуемого за его решения в ходе зимнего сражения, командующим Северным фронтом «устроил не кто иной, как Распутин»
[1657], — намек на заинтересованность немцев в назначении Рузского, по возможности в «тандеме» с Бонч-Бруевичем. Над восстановлением последнего Распутин тоже усердно трудился: 28 октября 1916 г. царица удостоила уволенного генерала часовой аудиенции
[1658]. Оказанный ему прием — первоначальная холодность во время разговора сменилась приветливостью, а под конец большим интересом — и пересказ потом его доклада царю однозначно свидетельствуют о влиянии «друга», который в те месяцы имел над царицей величайшую психологическую власть.
Импозантный и красноречивый Бонч-Бруевич постарался произвести на собеседницу впечатление и расположить ее к себе. «Играя», по его собственным словам, «на тревожном настроении императрицы»
[1659], он охарактеризовал положение с безопасностью столицы и готовность Северного фронта к обороне как неудовлетворительные, намекнул, что сильный удар немцев по Петрограду при таких обстоятельствах невозможно будет отразить, нарисовал мрачную картину упадка контрразведки фронта при генерале Куропаткине и изобразил Рузского дряхлым стариком, кокаинистом, способным к наступательным действиям только при руководстве со стороны сильного, надежного помощника. Иными словами, он поставил спасение Северного фронта, а вместе с ним и столицы, в зависимость от своего назначения начальником штаба Рузского.
Хотя царица не поняла многих его высказываний, а тем более их подтекста, видимость этого «честного» выступления так ее впечатлила, что она рекомендовала царю переговорить с генералом в отсутствие начальника штаба Алексеева. Царь, имевший по своим каналам другую информацию, ее совету не внял и снова призывать генерала в Ставку не захотел. Он также отклонил предложение Рузского назначить Бонч-Бруевича начальником его штаба. Рузский смог только держать своего альтер-эго в псковском штабе «в своем распоряжении». Но этого частичного успеха «Вержболовской группе» хватило, чтобы подготовить кровопролитное поражение Северного фронта в боевых действиях зимой 1916–1917 гг. и подорвать боевой дух 12-й армии, игравшей главную роль в обороне Риги и Рижского залива.
4. Коллаборационисты и германская разведка во время борьбы концепций «войны на уничтожение» и «компромиссного мира»
Наряду с отправкой русских революционеров на родину начальник германского Генштаба фон Мольтке в августе 1914 г. приступил к реорганизации секретных служб. По его поручению Вальтер Николаи, который вместе со своими сотрудниками последовал за ним в Большую ставку на западный фронт, создал к 1 сентября внутри секции IIIb тылового учреждения Генштаба в Берлине новую разведывательную инстанцию — «отделение политики». Эта служба (будто бы невоенного назначения, если судить по названию) стала в столице исполнительным органом для реализации тех «средств… повредить врагу», которых начальник Генштаба 5 августа 1914 г. требовал от Министерства иностранных дел: в ее обязанности входили централизованное планирование и проведение подрывных мероприятий с целью ослабления враждебных держав. Таковые должны были осуществляться в полном согласии с соответствующими отделами МИД тайными разведывательными путями в дополнение к чисто военным операциям. Поначалу этим подразделением некоторое время руководили дипломаты, но при бывшем вице-консуле германского генерального консульства в Петербурге (1903–1907), работнике консульской службы МИД Рудольфе Надольном (1873–1953), в период с 7 октября 1914 г. по 14 июля 1916 г., оно приобрело такой вес, что «де-факто перешло к начальнику Генерального штаба сухопутных сил»
[1660]. Официально занимаясь лишь обзором и анализом информации, на деле оно сосредоточило в своих руках «все предприятия за границей, служившие поддержкой нашим военным действиям»
[1661].
После перевода в тыловое учреждение Генштаба (30 декабря 1914 г.) Хельмут фон Мольтке получил в свое распоряжение, в виде отделения политики, уже готовый инструмент для осуществления подрывных операций, которые он после начала войны вменил в обязанность Министерству иностранных дел. В архивах последнего остались копии корреспонденции, уничтоженной вместе с другими документами военных учреждений в конце войны. Они хранятся под рубриками «Провоцирование», «Подстрекательство», «Разложение», «Инсургирование» и прочими названиями подрывных «предприятий» в нейтральных и вражеских странах, которые по тогдашним германским законам и действующим международным правовым нормам представляли собой тяжкие политические преступления. Наименование подобным образом мероприятий, осуществляемых за рубежом по распоряжению центральных властей, организуемых официальным ведомством и финансируемых из бюджета, означало открытое, беспрецедентное в международном масштабе признание преступных методов, которыми германский Генштаб отныне намеревался пользоваться помимо действий на поле битвы, худо-бедно подвластных международному контролю. Императорское внешнеполитическое ведомство, традиционно считавшее себя элитарным учреждением с солидной юридической службой, без особых возражений переняло такую классификацию и украсило этими указаниями на преступные деяния папки и каталоги, по-своему подтвердив тем самым, что имперское правительство, полностью сознавая противозаконность своих методов, вступило на скользкую дорожку пренебрежения общепринятыми правовыми критериями, чтобы вести тайную войну руками негласных союзников из революционных партий вражеских держав.
