Разрушение важного российского производственного объекта произошло во время непосредственной подготовки немцев к Горлицкому сражению: на вторую половину дня 18 апреля (1 мая) была назначена артподготовка к совместному германо-австрийскому Горлицко-Тарновскому прорыву, а на 2 мая — начало наступления. 2 и 3 мая австрийские 3-я и 4-я и германская 11-я армии под командованием генерала фон Маккензена (начальник штаба полковник Ганс фон Зект) атаковали весь фронт русской 3-й армии под командованием бывшего болгарского военного атташе в Петербурге, генерала Радко-Дмитриева, между Лесистыми Карпатами и Вислой на ширине 80 км. Немецкая тяжелая артиллерия, намного превосходящая артиллерию противника числом и эффективностью, «ураганным огнем» перепахала целую полосу галицийской земли, превратив ее в зону смерти, и повергла русские войска, еще до взрыва на Охтинском заводе страдавшие от пресловутого «снарядного голода», в бессильный ужас. В ночь с 1 на 2 мая она «оживленным беспорядочным обстрелом» мешала русской 3-й армии вести оборонительные работы. С 10–11 часов вечера саперные отряды германской 11-й армии получили возможность в огневых паузах разрушать возведенные русскими заграждения. При этом велся сильный настильный огонь по русским траншеям и укрытиям. 2 мая в 6 часов утра «мощным огневым ударом» началась четырехчасовая «стрельба на поражение» по первому рубежу неприятельских позиций: «Неодолимое действие наступательной артиллерии сказалось очень скоро». С 9 часов «работали минометы, проделывая бреши для штурма. В 10, с точностью до секунды, пехота поднялась в атаку, в то время как артиллерия перенесла огонь дальше вперед»
[1686]. После постоянно повторяющихся волн обстрела противника немецкой тяжелой артиллерией, которой русская 3-я армия не могла отвечать огнем на равных, 5 мая совершился прорыв, произведший «такие опустошения» в рядах русских войск, «что лишь III Кавказский корпус мог прикрыть отход»
[1687].
Такова немецкая точка зрения на Горлицко-Тарновское сражение.
С русской стороны генерал Головин следующим образом запечатлел феномен ураганного огня, со столь интенсивным применением которого войска прежде не сталкивались: «Как громадный зверь, немецкая армия подползала своими передовыми частями к нашим окопам, но лишь настолько, чтобы приковать к себе наше внимание и в то же время быть готовою немедленно же после очищения окопов занять их. Затем этот зверь-гигант подтягивал свой хвост — тяжелую артиллерию. Последняя становилась в районы, малодоступные для нашей легкой артиллерии… и с немецкою методичностью начинала барабанить по нашим окопам. Она молотила по ним до тех пор, пока они не были сравнены с землею и защитники их перебиты. После этого зверь осторожно вытягивал свои лапы — пехотные части — и занимал наши окопы; в это время тяжелая артиллерия держала под жестоким огнем расположение наших батарей и наш тыл, а выдвинувшаяся немецкая легкая артиллерия и пулеметы охраняли выдвигающуюся пехоту от наших контратак. В последнем случае „потери атакующего“ выпадали на нашу долю — немцы же отсиживались в воронках изрытой снарядами местности и расстреливали нас в упор. Закрепившись на захваченной у нас позиции, „зверь“ опять подтягивал свой хвост, и германская тяжелая артиллерия с прежней методичностью начинала молотить по нашей новой позиции»
[1688].
4.1. Использование столиц нейтральных стран
С тех пор как началось планирование превентивной войны, Большой генштаб принимал в нейтральных странах предварительные меры для обеспечения свободного перемещения людей и товаров, чтобы в случае войны избежать ограничения свободы передвижений, а то и блокады. Когда в августе 1914 г. из-за фронтов прервалось сообщение с востоком и западом, имперское правительство активировало «окна» для обхода закрытых зон боевых действий и блокады, подготовленные на севере и юге. Столицы Швейцарии на юге, Дании, Швеции и Норвегии на севере всю войну оставались открыты для представителей центральных держав и превратились в своего рода диспетчерские для германских и австро-венгерских спецслужб. Потоку людей, грузов и информации через столицы нейтральных стран в военное время способствовал особый способ функционирования этих разведок. Ведомственные границы между традиционной консульской или дипломатической службой и новыми военно-разведывательными инстанциями были стерты не только «оптически», в целях маскировки и введения в заблуждение, но и практически, и институционально: берлинское отделение политики принимало политические и военные доклады как от других подразделений секции или отдела IIIb и IIIb моб., так и от германских зарубежных представительств, которые на регулярной основе включили это отделение как нового адресата в списки рассылки и «с большой энергией, порой задействуя консульские связи дружественных нам нейтральных государств, старались помочь военным»
[1689].
Чтобы усилить приток информации и по максимуму использовать преимущества нейтральных государств в интересах воюющей Германии, секция IIIb после начала войны устроила в германских посольствах и консульствах в нейтральных странах свои секретные отделения или представительства. В этом она последовала примеру австро-венгерского Генштаба, который, предположительно по совету русских коллаборационистов из Кракова, «несмотря на наилучшие отношения своей разведслужбы с германской разведкой, нашел необходимым уже в январе 1913 г. направить собственного военного атташе в Стокгольм, чтобы наблюдать оттуда за Россией»
[1690]. Начальник австро-венгерского Генштаба Конрад назначил подполковника Ойгена Штрауба императорско-королевским военным атташе в Швеции, Норвегии и Дании с резиденцией в Стокгольме, где Штрауб был аккредитован в мае 1913 г. Его должность создавалась, помимо всего прочего, с целью компенсировать недостаточную разведывательную работу на российской территории (после провала значительной части агентурной сети вследствие разоблачения Мясоедова и предательства полковника Редля) наблюдением за Россией с этого северного наружного поста и присматривать за центрами русской контрразведки в Стокгольме и Копенгагене: «Пришлось вести разведку против России из нейтральных стран, как бы с фланга». Штрауб, никогда раньше не занимавшийся наступательной разведкой, столкнулся с большими трудностями, «но весьма искусно мешал русским военным атташе. В зону ответственности Штрауба входил в основном Петербургский военный округ»
[1691]. Его обязанности не ограничивались простым наблюдением, включая также координацию въезда в Россию и выезда из нее большевистских эмигрантов и подпольщиков, снабжение их документами, деньгами, различного рода материальными средствами и освещение их передвижений и последующих событий в Российской империи в докладах родному ведомству в Вену.
