Ленин встретил первые известия о ходе кампании с тревогой. 25 октября он попросил Шляпникова
[1769] прояснить слухи об арестах, опасаясь, что они могут оказаться правдивыми («Беда, если да!»). Через три дня опасения подтвердились, и он писал Шляпникову: «Ужасная вещь. Правительство решило, видимо, мстить Р. С.-Д. Р. Фракции и не остановится ни перед чем. Надо ждать самого худшего: фальсификации документов, подлогов, подбрасыванья „улик“, лжесвидетельства, суда с закрытыми дверями и т. д. и т. д.»
[1770].Работа партии теперь, сокрушался он, стала «во 100 раз труднее». Тем не менее партийный вождь не принял мер, чтобы остановить беду, а, наоборот, непрерывно требовал интенсивнее вести внутрипартийную подготовку к большой антивоенной кампании. После агитационно-пропагандистских поездок депутатов по империи и образования маленьких конспиративных ячеек в Петрограде, Москве, Харькове, промышленных городах Урала и Поволжья, в Екатеринбурге и Риге Петровский созвал на конец октября организационное совещание в узком кругу, которому среди прочего предстояло решить вопрос о месте проведения большой партийной конференции, предположительно на финской территории. Он пригласил на него большевистского депутата III Государственной думы Шурканова, который имел тесные связи с Петроградским городским комитетом, но тоже был агентом охранки. В его присутствии в конце концов договорились, что конференция пройдет в дачном поселке Озерки в районе 2-го стана Петроградского уезда, а пунктом сбора будет трехкомнатная квартира 27-летней крестьянки Ульяны Гавриловой в доме № 28 по Выборгскому шоссе — уединенном флигеле дачи семьи Ивановых, укрытом от посторонних глаз в саду. Шурканов передал державшийся в строгой тайне адрес в охранку и под каким-то предлогом отговорился от участия в собрании.
Подготовка этой важной партийной конференции (2–4 ноября 1914 г.) грешила и другими просчетами. Поселок Озерки находился в районе военного положения, так что участникам в случае обнаружения грозил военный суд. Гаврилова предоставила им квартиру без ведома мужа. Условленный предлог для встречи — празднование годовщины свадьбы хозяйки дома — не выглядел убедительным, учитывая специфический состав «гостей», и утратил всякое правдоподобие, когда явился муж и сказал, что он этих людей знать не знает, а свадьбу они с женой играли летом. Не слишком удачно проходил и сбор участников, осуществлявшийся по отдельности, в условиях строгой конспирации. Одних (как, например, «Алешу» Джапаридзе с Кавказа) полиция задержала еще по дороге, другие не смогли приехать по техническим причинам. К первому дню конференции добрались до места, помимо пяти думских депутатов (харьковчанина Петровского, депутата от Екатеринославской губернии, Самойлова от Владимирской губернии, Шагова от Костромской губернии, Бадаева, уроженца Орловской губернии, депутата от Петроградской, и Муранова, украинца с Полтавщины, депутата от Харьковской губернии), представители местных партийных организаций — И. А. Воронин (с фальшивым паспортом на имя Волкова) из Иваново-Вознесенска, В. Н. Яковлев из Киева, Ф. В. Линде (с паспортом на имя Печака) из Риги — а также стоявший особняком И. Я. Козлов с Путиловского завода, через которого собравшиеся намеревались выйти на 17 тыс. работников военной промышленности. Козлов оказался единственным рабочим на собрании, состоявшем преимущественно из крестьян (четверо из пяти депутатов Думы) и одного потомственного дворянина (Яковлев), которое впоследствии объявило себя рабочим органом, обсуждавшим трудные задачи страждущего пролетариата в войне.
В первой половине второго дня конференции, с опозданием на день, прибыл «представитель ЦК»
[1771] Каменев под настоящим именем Лев Борисович Розенфельд (по сословной принадлежности — потомственный почетный гражданин, сын коллежского секретаря). На дачу Ивановых его провел 19-летний крестьянин Новгородской губернии Н. К. Антипов, по-видимому, лучше знакомый с местностью. На следствии оба утверждали, будто случайно встретились у садовой калитки. Причина задержки Каменева, вероятно, заключалась в том, что ему пришлось у себя в Финляндии дожидаться курьера из Женевы с экземплярами «Социал-демократа» от 1 ноября, которые депутаты Думы держали в руках во время ареста 4 ноября. Ждали еще одного высокопоставленного партийного интеллектуала, Юрия Стеклова. Но Стеклов не явился на собрание без извинений и каких-либо объяснений впоследствии
[1772]. По прибытии Каменева конференция по-настоящему приступила к работе.
Присутствующие, особенно депутаты, привезли с собой массу нелегальных бумаг: секретные речи, доклады, дневниковые записи, адреса посещавшихся фабрик и заводов, фальшивые паспорта, даже руководство по шифрам. На основании этих материалов участники конференции в первый день отчитывались о предпринятых усилиях по стимулированию антивоенной кампании. Они составили прокламацию к студентам избранных высших учебных заведений столицы, основной девиз которой гласил: «Долой русский царизм, долой войну и милитаризм, да здравствует демократическая республика!» На второй день с подробным вводным докладом о целях и перспективах кампании выступил Каменев. Он заявил, что в случае поражения России революция неизбежна, это дело ближайшего будущего, а задача присутствующих — сделать так, чтобы данный момент наступил как можно скорее. Далее последовали доклады о подготовке кампании на местах, затем — оглашение и обсуждение семи бернских тезисов Ленина, копии которых раздали всем участникам. Собравшиеся слушали разъяснения и рекомендации, вносили предложения, кто-то записывал на своем экземпляре дополнения и примечания. Тезисы были единогласно приняты как «резолюции» с незначительными изменениями. Протокол вел товарищ-дворянин Яковлев. На третий день вырабатывались руководящие установки по практическому проведению кампании на местах. Дебаты шли чрезвычайно оживленно, пока около 5 часов вечера не раздался громкий стук в дверь. Партийцы в спешке стали жечь секретные бумаги в печке и бросать фальшивые паспорта, нелегальные документы и листовки в единственный в квартире клозет, ставший настоящей сокровищницей для охранки, когда дачный дворник на следующее утро сообщил ей о сделанных там находках.
Поскольку местному полицейскому офицеру и его сотрудникам никто не открыл, они взломали замок и с криком «Руки вверх!» ворвались в квартиру. Уже самый первый поверхностный обыск дома и присутствующих, не принадлежавших к парламентариям, дал достаточно материала для предположений об антигосударственном заговоре. Думских депутатов вежливо попросили предъявить все имеющееся при себе. После недолгого сопротивления они повиновались, не видя смысла упираться ввиду массы и так обнаруженных компрометирующих документов. У них изъяли копии «Тезисов о войне», экземпляры 33-го номера «Социал-демократа» и множество заграничной литературы аналогичного толка, а также — у Петровского — перечень всех намеченных для кампании петроградских заводов и фабрик. Каменева и прочих непарламентариев арестовали, депутатов отпустили по домам, но после проверки правовой ситуации министром внутренних дел Маклаковым с согласия царя вечером 5 ноября подвергли предварительному заключению. В последующие дни обыски в их квартирах выявили последние письменные улики для исчерпывающего доказательства антигосударственной деятельности. Протесты других думских фракций против нарушения депутатской неприкосновенности коллег утратили правовую основу, когда стало известно о содержании ленинских тезисов, то есть о заговоре против обороноспособности России и призыве к гражданской войне. Судебный процесс вызвал большой интерес у общественности и по мере выяснения подробностей привел к охлаждению интеллигенции, поначалу в значительной своей части солидарной с обвиняемыми, и разочарованию широких рабочих слоев. Таким образом, «с арестом фракции» в двояком смысле «вырывались последние корни революционной работы, разрушался основной и главный центр партии в России»; «все нити партийной работы сходились к думской пятерке, и эти нити были оборваны»
[1773]. Петроградский комитет партии, тем не менее, пустил в оборот принятую 2 ноября прокламацию к студенчеству Петрограда и листовки, а 11 ноября распространил на нескольких заводах гектографированную прокламацию с призывом к забастовке в знак протеста, заканчивавшуюся лозунгами: «Долой царское правительство!.. Да здравствует социализм!» Часть работников, например с «Нового Лесснера» и «Парвиайнена», ненадолго забастовала, но на других заводах желающих последовать ее примеру не нашлось.
