Отъезд в Ставку (22 февраля) имел для царя такое значение, что даже предупреждение бывшего начальника его охраны Спиридовича вечером 21-го о существовании планов покушений на царицу и Анну Вырубову его не остановило
[2245]. Из-за нехватки времени маршрут царя по Николаевской железной дороге, через Лихославль, Вязьму, Смоленск и Оршу до Могилева, вопреки обыкновению, не был объявлен заранее, поэтому царский поезд по пути не встречали традиционные овации населения (только на последних станциях собрались группы с привычными криками «ура»). Если царь намеревался 23 февраля поставить начальника Генштаба в известность о своей мирной инициативе и решить с ним военные вопросы перемирия на юго-западном фронте, то у него оставались еще несколько дней, чтобы отдать необходимые распоряжения на время нового отсутствия, и в целом с момента приезда — почти неделя до возвращения 1 марта в царскосельскую резиденцию. Там он мог получить от американской стороны ответ австрийцев и послать доверенное лицо на переговоры в нейтральную страну.
В полном соответствии с такими планами царь заблаговременно вызвал в Ставку начальника Генштаба Алексеева, который с 12 ноября 1916 г. отдыхал и лечился в Крыму, так что генерал прибыл «в Могилев за несколько дней до окончания своего отпуска»
[2246], а именно 20 февраля (5 марта) 1917 г. И. о. начальника Генштаба генералу Гурко, находившемуся в то время с докладами в Петрограде, пришлось срочно возвращаться в Ставку, чтобы до намеченного приезда царя сдать Алексееву дела.
По прибытии Николая II в Могилев
[2247] Ставка еще не располагала точными сведениями о характере и масштабах беспорядков в столице. Лишь в последующие дни разведывательное отделение, анализируя приходящие сообщения, получило представление о размахе выступлений. События и его застигли врасплох, так же как подавляющее большинство российской общественности и партий. На основании поступившей информации генерал-квартирмейстер (с ноября 1916 г. по апрель 1917 г.) генерал-лейтенант А. С. Лукомский выделил три фактора, которые вызвали в столице движение, превращавшееся в революцию: голод (вернее, намеренно раздуваемый страх голода), толкнувший народ на улицу; министр Протопопов, искусственно разжигавший революцию, чтобы подавить ее оружием; «германские агенты, которые воспользовались общим недовольством старым режимом и недостатком продовольствия и вызвали революцию на улицу»
[2248].
Утром по приезде царь незамедлительно отправился к своему генерал-адъютанту, начальнику Генштаба Алексееву, к которому питал безграничное доверие
[2249]. На утреннем докладе Алексеева обычно, и в то утро тоже
[2250], присутствовали его помощник, генерал от инфантерии В. Н. Клембовский, поляк по национальности, и генерал-квартирмейстер Лукомский. Посвятил ли царь начальника Генштаба в свой мирный план в этом кругу или отдельно, по имеющимся источникам установить нельзя. Разумеется, в тот день он попал в непредвиденный цейтнот. Из Петрограда по телефону сообщали о беспорядках на Выборгской стороне, где рабочие и работницы требовали хлеба, причем петроградские информаторы сразу же истолковали клич «Хлеба!» как предлог для провокации. Все больше узнавая о волнениях в столице (в субботу 25 февраля стало известно, что беспорядки охватили вокзалы и революционные настроения среди рабочих растут), царь, должно быть, в течение трех дней провел необходимые беседы и отдал распоряжения на время своего дальнейшего отсутствия. Не только он, но и начальник Генштаба Алексеев в это время поражал остальных генералов равнодушием и пассивностью
[2251]. Возможно, они ожидали, что заключение мира успокоит столицу. 26 февраля, в 21.20, царь телеграфировал царице, что выезжает из Ставки «послезавтра», т. е. 28 февраля, так как «покончил здесь со всеми важными вопросами». Следующие затем слова «спи спокойно» могли намекать на удовлетворительное разрешение «важных вопросов»
[2252].
В неосведомленных кругах Ставки предстоящий отъезд царя в момент военной подготовки к весеннему наступлению и волнений в столице вызвал сомнения и возражения. Осведомленные лица давали объяснения, которые потом вошли в историографию как причины отъезда, но не соответствовали фактам (беспокойство за семью, болезнь детей и пр.
[2253]). Утром 27 февраля из столицы пришли новые тревожные известия, и царь «решил ехать в Ц[арское] С[ело] поскорее»
[2254]. В 19.00 он телеграммой подтвердил царице: «Выезжаю завтра в 2.30»
[2255], — и «в час ночи перебрался в поезд»
[2256]. Отправившись наконец из Могилева во вторник 28 февраля в 5 часов утра, царь должен был, если бы поездка прошла по расписанию, прибыть в Царское Село утром 1 марта. В поезде он отметил в дневнике во вторник вечером, что перед отправлением «долго говорил с Н. И. Ивановым», которого послал в Петроград с войсками «водворить порядок». Днем царский поезд миновал Вязьму и Ржев, а в 21 час — Лихославль
[2257]. Через несколько часов наступили события, не давшие ему прийти в Царское Село 1 марта. По дороге домой царя застигла революция.
