1.3.2. Проникновение в охранку
Вследствие усилившейся активности офицеров германской разведки не на своей территории в германо-российском пограничье нарастала напряженность. В 1907 г. прусское Министерство внутренних дел ужесточило правила пересечения границы для российских офицеров, умножая тем самым пограничные споры. «Необычайная инициативность и ответственность» (Ф. Гемпп) немецких офицеров, ведущих по новым инструкциям военную разведку в приграничных районах России, вызывала все больше осложнений, которые вскоре вылились в российские процессы по делам о шпионаже; как позже признавался Гемпп, тут была «не совсем неповинна успешная деятельность Николаи из Кёнигсберга».
Наряду с привлечением, поощрением и обучением попавших в Германию революционеров, секция IIIb теперь широко осуществляла вербовку новых агентов внутри Российской империи. В годовом отчете за 1907 г. говорится о «множестве новых вербовок», в расходной ведомости указаны 13 штатных агентов, правда, полноценными названы только пятеро. Тем не менее в отчете подчеркивается, что «результат их работы… уже весьма отрадный»: «Касательно русских укреплений и железных дорог, подготовки войск, а также мобилизации пограничной охраны, помимо многочисленных устных сообщений, предоставлено много оригинальных документов, например, служебные предписания, приказы по военному округу…»
[239]
Параллельно с реорганизацией секции IIIb Генерального штаба в 1906 г. произошли изменения и в полицейской сфере. Чтобы минимизировать возможные последствия русской революции для Германии, в частности влияние замешанных в «революционных кознях» студентов и евреев на немецкие учреждения (например, университеты) и социал-демократических агитаторов на армию, власти распорядились усилить контроль и надзор и ограничить приток подозрительных элементов
[240]. Для тщательного учета «неблагонадежных» и беспрепятственного сотрудничества с нужными элементами, в первую очередь беглыми русскими революционерами, было создано Центральное полицейское управление при полицай-президенте Берлина. С 1 января 1907 г. оно приступило к работе «в тесном служебном общении с секцией IIIb Б[ольшого] генерального штаба». Берлинское центральное управление открыло в тех столицах федеративных государств империи, где находилось много русских эмигрантов, свои отделения, которые «с готовностью подчинялись руководству секции IIIb»
[241].
Повышение мобильности российских борцов с самодержавием и их использование военными ведомствами в 1906–1907 гг. положили начало интенсивной фазе разведработы Большого генштаба в России. Помимо секции IIIb и 1-го (русского) отдела, возможность привлечения для разведки русских осведомителей увидели и другие отделы. К примеру, артиллерийский офицер Макс Бауэр, прикомандированный к отделу укреплений как специалист по подрыву и сносу иностранных крепостей, нанял русскоговорящего студента, чтобы с его помощью научиться не только русскому языку, но и правилам поведения русского подполья.
Вооружившись этими знаниями, он предпринимал тайные поездки к российским приграничным крепостям под прекрасной маскировкой и в сопровождении местных информаторов
[242].
Одновременно стал усиливать разведывательную деятельность в России и австро-венгерский Генеральный штаб, правда, медленнее и осторожнее, чем немецкие коллеги. Венскому Эвиденцбюро «как раз в 1906 г.» открылась «перспектива… быстро оживить сеть конфидентов перед конфликтом» благодаря польским эмигрантам из России: «Д-р Витольд Йодко и Ю. Пилсудский от имени российской Польской социалистической партии предложили Генеральному штабу в Перемышле агентурные услуги в обмен на поддержку их устремлений. Хотя Вена [в отличие от Берлина. — Е. И. Ф.] пока не решалась пойти на такой эксперимент, но на всякий случай держала этот козырь в рукаве»
[243]. Года через два венское ведомство, по примеру немцев, отказалось от выжидательной позиции, начало в 1908 г. без ограничений привлекать к своей разведработе польских социалистов Пилсудского и активизировало контакты с российскими революционерами всех направлений
[244]. В этой связи в ноябре 1907 г. капитана Генштаба Максимилиана Ронге призвали из Граца на службу в Эвиденцбюро при его тогдашнем шефе полковнике Ойгене фон Хордличке (1903–1909); Ронге проявил там такое усердие, руководя разведывательной группой, что в 1917 г. сам занял пост начальника бюро (1917–1918). Галицийские центры наступательной разведки против России во Львове, Кракове и Перемышле были возведены в ранг местных «главных разведывательных управлений» и укомплектованы несколькими офицерами каждое. Их задачи состояли в «вербовке, инструктировании и засылке разведчиков, приеме и обобщении их донесений, использовании и оценке конфидентов, постоянно находящихся за границей, обеспечении связи с такими людьми (почта, связные, шифры, тайнопись, секретные чернила и пр.)». Делалось все это в тесном сотрудничестве с продвинувшейся в данной области еще дальше немецкой секцией IIIb, о которой Ронге позже писал: «Ценную помощь на основе принципа взаимности оказывала германская разведка»
[245].
Интерес других отделов Большого генштаба к добытым секцией IIIb сведениям продолжал возрастать. Даже император перестал игнорировать предположительную необходимость разведывательной подготовки на случай войны и в начале 1908 г. затребовал высочайший доклад о деятельности российских и французских секретных служб, который представил ему 29 февраля 1908 г. начальник Генерального штаба на основании меморандума, составленного руководителем секции IIIb. Меморандум предупреждал об усилении работы спецслужб России и Франции и ее увеличивающейся опасности для германских интересов.
В ситуации неуверенности и растущего страха перед внедрением агентов вражеских разведок глава маленькой большевистской партии мог предложить Берлину выход. Когда он, совершив авантюрный побег из Финляндии по льду Балтийского моря, ненадолго задержавшись в Стокгольме под именем магистра Вебера в ожидании Крупской и вместе с ней продолжив путь в Германию в качестве «профессора Мюллера с женой»
[246], 4 января 1908 г. (22 декабря 1907 г. ст. ст.) после почти двухлетнего отсутствия явился в германскую столицу (где провел как минимум два дня — якобы «из-за болезни»
[247]), чтобы через Лейпциг
[248] вернуться в Женеву, то привез с собой рецепт, как парализовать деятельность российской секретной службы путем проникновения в нее. И при этом имел веский мотив искать поддержки для реализации своего проекта: прекращение японских субсидий, запрет «экспроприаций» Лондонским съездом РСДРП (1907) и неудача фальшивомонетного предприятия его «финансиста» Красина летом 1907 г. сильно стеснили его в средствах. С мужеством отчаяния он еще охотился за чужими наследствами (в первый же вечер пребывания в Берлине посетил Розу Люксембург в ее квартире во Фриденау на Кранахштрассе, 58, тщетно пытаясь убедить ее признать право его партии на наследство Шмита
[249]), но, чтобы поставить партийную работу на твердую ногу, нужны были стабильные доходы. Предположительно в Берлине ему их обещали
[250], и, возможно, решающую роль сыграли как раз его знания об охранке и начатое им внедрение туда агентов из рядов собственной партии. Среди первых же товарищей, прошедших 1 ноября 1907 г. в III Государственную думу, находились потенциальные сотрудники охранки. 13 из 442 депутатов Думы являлись социал-демократами, некоторые из них — сторонниками Ленина. Из этих последних большевистский депутат от Харьковской губернии Василий Егорович (Георгиевич) Шурканов
[251] (р. 1876), женатый православный из крестьян Московской губернии, точно (в неизвестный момент времени) поступил на службу в Охранное отделение (агентурная кличка Лимонин, жалованье 75 рублей в месяц). Шурканов по окончании начальной школы стал рабочим-металлистом, работал на петербургском заводе «Новый Айваз», на Харьковском паровозостроительном заводе. Был избран членом Думы и товарищем председателя Союза металлистов, несмотря на то что в 1906–1907 гг. участвовал в десяти экспроприациях в Харькове. В мае 1912 г. он представлял свою фракцию на 7-й Всероссийской конференции РСДРП(б) в Стокгольме и выступал с докладом о пропаганде во время войны. В начале 1917 г. фигурировал в донесениях Петроградского охранного отделения как важнейший осведомитель о начинающихся волнениях из социал-демократической среды. Для охранки его задача состояла в слежке за товарищами. Какую главную задачу поставила ему партия, посылая в охранку, неизвестно, несомненно одно — такие агенты действовали «с неслыханной дерзостью»
[252]. Под эгидой Шурканова большевистская группка в социал-демократической думской фракции окольным путем привлекала других подходящих товарищей к парламентской работе в качестве докладчиков. Доказано, что по крайней мере один из них, Роман Вацлавович Малиновский
[253], докладчик III и депутат IV Государственной думы, стал крупнейшим агентом Ленина в охранке.
