В последующие годы ленинский рецепт проникновения в охранку с успехом претворялся в жизнь. Поскольку охранка, следуя «Инструкции» 1907 г., в массовом порядке рекрутировала агентуру среди разочарованных, судимых и психически неустойчивых партийцев, партийный лидер, со своей стороны, мог, пользуясь случаем, делать подходящих людей из этого контингента двойными агентами. В документах Департамента полиции содержатся данные более чем о 2700 штатных сотрудниках из рядов русской, польско-литовской и латышской социал-демократии
[254]. Причем процент социал-демократов в штатной агентуре полицейских и сыскных органов значительно превышал долю членов других революционных партий, а наибольшее распространение это явление получило опять-таки среди большевиков
[255]. Лишь немногие меньшевики соглашались служить шпиками, и в т. н. полицейской агентуре их было «всегда меньше», чем большевиков, каковое обстоятельство руководители охранки объясняли более высоким интеллектуальным уровнем меньшевиков
[256]. Некоторые начальники охранных отделений (например, глава Московского охранного отделения А. П. Мартынов и его сотрудник ротмистр В. Г. Иванов), по служебной обязанности ознакомившиеся с социальными, психологическими и историческими предпосылками революционного движения, специализировались на вербовке и курировании социал-демократов, и особенно большевиков. Мартынов много лет поддерживал отношения с некоторыми большевиками из самого близкого ленинского окружения, в том числе с другом сестры Ленина по кличке Романов, и «вел» влиятельного большевика австрийского происхождения, которого в своих воспоминаниях называл Иваном Яковлевичем
[257]. Самый известный большевистский двойной агент Р. В. Малиновский, судя по служебным запискам охранки, уже в 1907–1910 гг. имел связи с Департаментом полиции
[258], пока в 1910 г. не стал штатным сотрудником Московского охранного отделения, а в 1912 г. — наиболее высокооплачиваемым агентом из большевиков, который находился в личном ведении директора департамента С. П. Белецкого вплоть до увольнения последнего в январе 1914 г.
К 1910 г. работа шпиками приняла среди товарищей Ленина массовый характер, так что «порой… казалось, будто большевики — не более чем инструмент охранки», в 1908–1909 гг. четверо из пяти членов петербургского комитета ленинской партии были полицейскими агентами
[259]. Пока Белецкий находился в руководстве Министерства внутренних дел (1910–1914), их число продолжало расти; судя по опубликованной части документов московской охранки, только в секретной агентуре Московской губернии состояло по меньшей мере 12 известных партийцев-ленинцев. Причины массового участия большевиков в подобного рода деятельности офицеры, отвечавшие за работу с осведомителями, видели в их низком духовном и культурном уровне, которого в большинстве случаев недоставало даже для того, «чтобы проводить пожелания д[епартамен]та полиции»
[260]. Это наблюдение побуждало сотрудников охранки усиленно выискивать среди большевиков «интеллигентных рабочих». Видимо, они достигли определенных успехов, поскольку возлюбленная Ленина Инесса Арманд в 1909 г. жаловалась в Москве на провокаторство, ставшее в партии частым явлением, причем именно «среди интеллигентных рабочих, у которых ведь в противовес личным интересам, несомненно, стоит осознанный классовый интерес». Она полагала, «что партия бессильна уничтожить провокаторство en masse, потому что причины этого явления вне ее»
[261]. Ленин, который, вторя ее замечаниям, требовал «строить организацию так, чтобы в нее не мог попасть провокатор»
[262], давно извлекал из провокаторства свою выгоду и не собирался от нее отказываться. Он установил правила, позволяющие ЦК давать отдельным товарищам особое разрешение на осведомительство
[263], взяв тем самым под личную защиту секретных агентов из рядов собственной партии, которые действовали в его интересах. В результате его партийная работа, с точки зрения Министерства внутренних дел, вошла в число «крупных примеров, когда руководители революционных организаций разрешали некоторым из своих членов вступать в сношения с политической полицией в качестве секретных осведомителей, в надежде, что, давая полиции кое-какие несущественные сведения, эти партийные шпионы выведают у нее гораздо больше полезных сведений для партии»
[264].
Ленин сам признал это на допросе у следователя Н. А. Колоколова из «Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц как гражданского, так военного и морского ведомств» под председательством московского адвоката Н. К. Муравьева (комиссии Муравьева), показав: «Малиновский превратился в одно из звеньев длинной и прочной цепи, связывавшей… нашу нелегальную базу с двумя крупнейшими органами воздействия партии на массы, именно с „Правдой“ и с думской с[оциал]-д[емократической] фракцией. Оба эти органа провокатор должен был охранять, чтобы оправдать себя перед нами. Оба эти органа направлялись нами непосредственно… Малиновский мог губить и губил ряд отдельных лиц. Роста партийной работы в смысле развития ее значения и влияния на массы, на десятки и сотни тысяч… этого роста он ни остановить, ни контролировать, ни „направлять“ не мог. Я бы не удивился, если бы в охранке… всплыл и такой довод, что Малиновский на деле оказался слишком связанным легальною „Правдою“ и легальной фракцией депутатов, которые вели революционную работу в массах [более], чем это терпимо было для „них“, для охранки [курсив в тексте. — Е. И. Ф.]»
[265].
