Слова о «взятии Питера» свидетельствовали о растущем нетерпении партийного вождя: с прекращением подготовки сентябрьского восстания улетучивалась надежда на захват власти в этом году и приходилось рассчитывать на дальнейшее продвижение германских войск по плану Б в 1918 г. Причем, судя по имеющимся материалам, об оккупации российской столицы речи никогда не шло. Ленин прибег к методу «введения в заблуждение» собственных товарищей, чтобы, пугая их этой угрозой, крепче привязать их к себе и заставить созреть для очередного восстания; до октябрьского путча он широко ею пользовался в пропагандистских целях. Правда, здесь он объявлял даже взятие немцами Петрограда после взятия Риги приемлемым. Ленин предупреждал товарищей, видевших в Керенском политического попутчика (а именно Володарского и Милютина), что борьбу против него надо продолжать, только для виду пока щадя его: «Мы будем воевать, мы воюем с Корниловым… но мы не поддерживаем Керенского, а разоблачаем его слабость. Это разница. Это разница довольно тонкая, но архисущественная..» На риторический вопрос, в чем заключается изменение большевистской тактики в отношении Керенского, он отвечал: «В том, что мы видоизменяем форму нашей борьбы с Керенским. Ни на йоту не ослабляя вражды к нему… не отказываясь от задачи свержения Керенского, мы говорим: надо учесть момент, сейчас свергать Керенского мы не станем, мы иначе теперь подойдем к задаче борьбы с ним, именно: разъяснять народу (борющемуся против Корнилова) слабость и шатания Керенского… теперь это стало главным: в этом видоизменение [курсив в тексте. — Е. И. Ф.]».
Формулируя затем требования, которые следует предъявлять Керенскому в изменившейся ситуации, Ленин исходил из того, что Керенский доказал свою готовность уступать большевикам и будет проявлять ее и дальше. Среди «частичных требований» он перечислил следующие: «арестуй Милюкова, вооружи питерских рабочих, позови кронштадтские, выборгские и гельсингфорсские войска в Питер, разгони Государственную думу [sic], арестуй Родзянку, узаконь передачу помещичьих земель крестьянам, введи рабочий контроль за хлебом и за фабриками и пр. и пр.» Наряду с этими «частичными требованиями», написанными с задушевным, будто бы товарищеским обращением на «ты», Ленин призывал агитацией побуждать рабочих и солдат поддерживать требования большевиков к Керенскому: «Увлекать их дальше, поощрять их избивать генералов и офицеров, высказывавшихся за Корнилова, настаивать, чтобы они требовали тотчас передачи земли крестьянам, наводить их на мысль о необходимости ареста Родзянки и Милюкова, разгона Государственной думы, закрытия „Речи“ и др. буржуазных газет, следствия над ними». Таким путем, указывал он, большевики будут хоть и не прямо, но косвенно приближаться к захвату власти. И агитировать против Керенского в данный момент им следует не прямо, но косвенно, требуя от него активной революционной войны с Корниловым: «Развитие этой войны одно только может нас привести к власти и говорить в агитации об этом поменьше надо (твердо памятуя, что завтра же события могут нас поставить у власти и тогда мы ее не выпустим)». В войне же против немцев «именно теперь нужно дело: тотчас и безусловно предложить мир на точных условиях» [курсив и выделение полужирным шрифтом в тексте. — Е. И. Ф.].
Ленин писал это письмо в среду 30 августа, зная, что прочтут его в ЦК в Петрограде в субботу 2 сентября. Итак, тамошним товарищам оставалось два дня на то, чтобы через своих посредников к первой сентябрьской неделе внушить рекомендации Ленина Керенскому. Это им удалось (за исключением требования мира). «Истерика, в эти часы, Керенского трудно описуема. Все рассказы очевидцев сходятся»
[3097]. С начала следующей недели события в Петрограде развивались в предуказанном Лениным направлении. «Петербург в одну неделю сделался неузнаваем»
[3098]. В понедельник 4 сентября было исполнено решение правительства от 30 августа, освобождавшее — несомненно, в рамках соглашения — под залог Троцкого и других арестованных большевиков, против которых еще не начат судебный процесс. Вместе с июльскими повстанцами из тюрьмы вышли агенты и шпионы, работавшие на партию Ленина и германский Генеральный штаб, в том числе Колышко и Суменсон. В течение месяца все большевики, за редкими исключениями, оказались на свободе и могли в полную силу заняться подготовкой очередного, последнего восстания, а Троцкий с 25 сентября возглавил Петроградский совет, где большевики добились большинства. Эти решения, поставившие на карту государственную безопасность, производят впечатление, будто Керенский не просто беспрекословно выполнял, а услужливо предупреждал желания Ленина, рубя сук, на котором сидел. Как он признался спустя годы, «по-настоящему от корниловщины выиграли одни только большевики»
[3099]. Он сам создал для этого все условия. К примеру, он вместе с ВЦИК обратился за помощью в разгроме «корниловского мятежа» к большевистским боевикам. Уже ночью 28 августа ВЦИК принял постановление о создании «Комитета борьбы с контрреволюцией». Тому пришлось, поскольку Совет большими силами не располагал, при планировании и проведении военных мероприятий опираться на опыт, боевую мощь и войска Военной организации при ЦК большевиков. В итоге большевики взяли в свои руки командование военным контингентом Совета; «таким образом, пожарниками стали вчерашние поджигатели»
[3100]. ВЦИК не имел ничего против «борьбы с контрреволюцией» под военным руководством большевистского ЦК и передал ему значительную часть казенного оружия, со времен июльских событий хранившегося под замком в арсеналах как неприкосновенный запас на случай повторения. Около 40 тыс. винтовок попало в руки рабочих, состоявших в отрядах запрещенной после июльского восстания красной гвардии, — это самая масштабная отдельная акция вооружения красногвардейцев до октябрьского переворота.
Керенский отныне повел внутреннюю войну против русской армии, обвиняя ее в открытой или тайной солидарности с Корниловым, подозревая в «контрреволюционных» убеждениях или мыслях (!). Военачальников, имевших репутацию оборонцев, снимали с постов и обезвреживали. Неразумная чистка армии привела часть генералитета и множество способных офицеров в тюрьмы или, по крайней мере, прогнала с профессионального поприща на улицу, других довела до самоубийства или смерти. Одновременно с арестами и увольнениями в армии и на флоте — в соответствии с требованием Ленина — массовым явлением стали избиения и убийства офицеров: безответственная пропаганда ставила всех офицеров под огульное подозрение как потенциальных корниловцев и контрреволюционеров, навлекая на них искусственно подогреваемую вражду подчиненных и ненависть вооруженных рабочих.
Еще больше ослабила армию военная реформа, которую Керенский — во время войны! — заставил проводить своего начальника штаба Духонина. Под предлогом укрепления вооруженных сил увольняли, оставляя без куска хлеба, целые возрастные классы, внутренняя сплоченность оставшихся войск нарушалась или совсем исчезала. Когда Керенский 8 сентября упразднил и отдел политической контрразведки, он лишил себя и свой съежившийся кабинет (два последних кадетских министра подали в отставку после смещения Корнилова) единственного еще объективного источника информации о замыслах, которые вынашивали большевики против него и Временного правительства.
