Большинство этого избранного эрзац-ЦК, замешанное в коллаборационизме, не обратило внимания на контраргументы Каменева и Зиновьева и проголосовало за ленинскую резолюцию. Впрочем, если столь спорная резолюция и была, как говорят официозные партийные источники
[3159], принята 10 голосами против 2 (Каменева и Зиновьева), то здесь проявился замысел (Троцкого) оттянуть требуемое Лениным взятие власти до II Всероссийского съезда Советов в конце октября, а там разделить ответственность на несколько органов
[3160]. Каменев и Зиновьев не поддались ни воле поющего с чужого голоса Ленина, ни тактическим играм Троцкого, ни слепому послушанию заинтересованных товарищей. 11 октября 1917 г. в письме партийным комитетам (Петроградскому, Московскому, Московскому областному, Финляндскому областному) и институтам (большевистской фракции ВЦИК, Исполкому Петросовета, большевистской фракции съезда Советов Северной области), которые предполагалось задействовать в восстании, они «подняли голос предостережения» «против этой губительной политики»
[3161]. Подвергая ленинскую — по всем признакам бланкистскую — одержимость восстанием реформистски-марксистской критике, они указывали, что у большевиков есть все основания положиться на парламентский процесс и склонить на сторону своей программы большинство в Учредительном собрании. Поспешное же, преждевременное восстание вызовет их изоляцию в стране и за рубежом, погубит партию, лишит ее поддержки масс и армии в «революционной войне»; взятие власти должно стоять в конце, а не в начале политико-парламентского процесса. За их доводами скрывалось опасение, что планируемое восстание полностью подчинит партию Ленина интересам германской партии войны, не оставит шансов на «революционную войну» против центральных держав и надолго закроет дорогу к революционным переменам в Германии и во всем мире
[3162].
Ничто не могло быть Ленину в тот момент столь некстати, как обоснованная марксистская критика со стороны видных партийных деятелей. Он жаждал их наказания, не скупился на уничтожающие характеристики и письменно требовал от ЦК (завуалированно упоминая о планах политического восстания в терминах забастовочной борьбы) исключения «штрейкбрехеров» (Ленин употребил немецкое слово!). В обоснование своего требования он пояснял: «Мы не можем сказать перед капиталистами правды, именно, что мы решили стачку и решили скрыть выбор момента для нее [курсив в тексте. — Е. И. Ф.]»
[3163]. ЦК оставил его письма без ответа.
Ввиду затянувшихся обсуждений с ближайшими соратниками и их принципиальных возражений Ленин не только оказался в чудовищном цейтноте; очевидно, не сумев достаточно быстро приструнить строптивую команду, он почувствовал над собой карающую руку работодателя. Вечером в субботу 14 октября к Ленину на квартиру Фофановой пришел Эйно Рахья. Он устало втащил солдатский дорожный сундук, доверху набитый новенькими десятирублевками; на дне сундука лежали пачки шведских крон. Рахья передал Ленину письмо, содержание которого сильно обеспокоило последнего. «Серьезно взволнованный и озабоченный», он стал расхаживать по комнате, один раз произнеся вслух: «Архивозмутительно!» В последующие дни Рахья по частям забирал принесенные деньги: «Оставил, кажется, лишь две пачки Владимиру Ильичу…»
[3164]
15 октября городской комитет партии провел заседание с представителями районных парторганизаций
[3165]. Проверка положения на местах показала, что только в 8 из 19 районов Петрограда есть готовые к бою рабочие, причем в трех из этих восьми большинство составляли национальные группы эстонцев, латышей и финнов. Поэтому представитель Военной организации считал преждевременным ставить вопрос о восстании «так остро», как это сделал ЦК в резолюции от 10–11 октября. Невский высказал мнение, что сначала нужно провести организационную работу в массах, не ограничивая ее только Петроградом. Он спрашивал, может ли ЦК, если сейчас начнется восстание, «гарантировать поддержку России». Деревня, полагал он, восстание не поддержит и не даст хлеба, к тому же не исключено, что правительство вызовет войска с фронта. Защитники ленинской позиции (Евдокимов, Бубнов от ЦК) в ответ на эти практические соображения толковали о «неизбежности» немедленного восстания, не приводя убедительных доводов. Калинин, искавший копромисс, предложил отложить восстание не менее чем на год!
Вечером того же воскресенья 15 октября Рахья привел к Ленину, предупрежденному с утра, двух высоких мужчин лет 30–35, приятной наружности (по словам Фофановой, в них «чувствовалась военная выправка»). Ленин представил их хозяйке квартиры как товарищей из Финляндии, Рубакова и Егорова, совершивших вместе с ним опасное путешествие из Цюриха в Петроград. Они вежливо поздоровались с Фофановой и закрылись с Лениным в его комнате. Там все трое вели разговор на немецком языке, иногда переходя на русский. Уходя, гости попрощались с Лениным: «Bis zum baldigen Wiedersehen!» («До скорого свидания!» — нем.)
[3166]. Из рассказа Фофановой А. Арутюнов заключил, что два немецких офицера, сопровождавших Ленина из Цюриха в Петроград, явились к нему 15 октября только с одной целью — для координации боевых действий германских войск в Прибалтике во время осуществления большевиками государственного переворота.
Расширенное заседание ЦК с избранными представителями всех важных для восстания партийных институтов, состоявшееся 16 октября в присутствии Ленина в предместье Лесное
[3167], тоже не привело к ощутимым результатам. Поносимые Лениным члены ЦК Каменев и Зиновьев подкрепили свои аргументы, отметив, что шесть прошедших дней (по их сведениям, Ленин первоначально назначал восстание на 15 октября) доказали неосуществимость восстания. Каменев заявил, что текущие планы («до 20-го»
[3168]) уже представляют собой отступление от прежних. Он назвал недопустимой постановку вопроса «теперь или никогда» и открыто сказал, что в действительности подобные планы больше похожи на заговор, которого не может одобрить ни один человек, сохранивший веру в русскую революцию. Он подтвердил, что у большевиков нет «аппарата восстания» и, если не вовремя вынудить их к выступлению, они потеряют еще больше, чем в июльские дни. Зиновьев добавил: «Если восстание ставится, как перспектива, то возражать нельзя, но если это приказ на завтра или послезавтра, то это авантюра». Таким образом, марксистские соратники Ленина яснее ясного давали понять, что не желают навязываемого ему германским ВК восстания.
