В своем «докладе о предыдущем заседании ЦК» Ленин, подняв на щит альтернативу: «либо диктатура корниловская, либо диктатура пролетариата и беднейших слоев крестьянства», настаивал на немедленном осуществлении восстания; «критическим днем» он теперь намечал 20 октября
[3169]. Против такой постановки вопроса выступил и В. Володарский: «Если резолюция — приказ, то он уже не выполнен. Если вопрос о выступлении ставится, как вопрос завтрашнего дня, то мы должны прямо сказать, что у нас для этого ничего нет». «Технически вооруженное восстание нами не подготовлено. Мы не имеем еще даже центра. Мы идем полусознательно к поражению», — предупреждал Фенигштейн.
Большинство присутствующих представителей организаций, необходимых для восстания, подверждали его неосуществимость на основании своего практического опыта. Так, член ЦК Бокий поставил собрание в известность о том, что в важнейших районах столицы готовности к бою нет, в некоторых авторитет партии упал, в других царит выжидательное настроение или растет влияние анархистов. Там, где определенное стремление выступить есть, «выйдут по призыву Совета, но не партии». Например, в Невском районе «за Советом пойдут все». В Кронштадте настроение упало и как боевую единицу его гарнизон рассматривать не стоит. Представитель окружной организации Степанов добавил: в Сестрорецке начинают вооружаться, но в Колпино поднимается анархистское настроение; в Нарве настроение «тяжелое», в гарнизонах — «угнетенное». В Новом Петергофе большевистская работа в полку заглохла, полк дезорганизован. Только 176-й полк в Красном Селе «абсолютно большевистский», 172-й полк «почти», но там еще стоит кавалерия… Совет в Луге с ее 30-тысячным гарнизоном оборонческий, в остальном настроение там большевистское. Володарский подытожил: «Общее впечатление, что на улицу никто не рвется, но по призыву Совета все явятся». Представитель от профсоюзов Шмидт доложил, что среди полумиллиона организованных в союзы рабочих влияние большевистской партии «преобладающее», однако в ремесленных союзах «слабо (особенно у конторщиков, печатников)… Настроение таково, что активных выступлений ожидать не приходится… выжидательное. Все признают, что вне борьбы за власть нет выхода из положения. Требуют всей власти Советам». Шляпников добавил, что в Союзе металлистов большевистское влияние преобладает, но «большевистское выступление не является популярным; слухи об этом вызвали даже панику». Скрыпник от фабрично-заводских комитетов отметил недовольство пустыми обещаниями (большевиков), желание решения практических вопросов, рост влияния анархо-синдикалистов, особенно в Нарвском и Московском районах Петрограда. Необходимая для восстания в масштабах страны поддержка железнодорожников, по словам их представителя, отсутствовала полностью: они голодают, засвидетельствовал он, но политическая организация у них слаба, особенно среди телеграфистов. Шмидт сообщил о недовольстве комитетом в московском железнодорожном узле и полагал, что вообще московский и петроградский узлы ближе к большевикам. У почтово-телеграфных служащих, сказал Бокий, отдельной организации нет, а у телеграфных аппаратов сидят больше кадеты. Шмидт считал Союз почтовиков более радикальным, чем железнодорожный, но отметил, что союз держат в своих руках высшие служащие, с которыми приходится вести борьбу. В дебатах о текущем моменте Милютин из ЦК, обобщив доклады, сделал вывод, что лозунг «Вся власть Советам» вполне назрел и местами фактически реализован. Большевики же со своими бумажными резолюциями отстают от развития событий. Милютин видел для большевиков возможность другой перспективы — не восстания по их инициативе, а вооруженного столкновения в результате объективных условий. В этих его словах содержалась скрытая критика субъективной мотивировки Ленина. Нанести удар первыми, полагал Милютин, большевики определенно не в состоянии: «Низложить, арестовать в ближайшие дни власть мы не можем». Шотман вторил ему, доказывая, «что мы не можем выступать» и городская конференция, ЦК и «Военка» настроены гораздо более пессимистично. Ленин пошел в атаку на Милютина и Шотмана, уверяя, что большевики имеют перевес и при немедленном выступлении непременно захватят и удержат власть. Он выразил пожелание, чтобы актуальные вопросы обсуждались исключительно в рамках резолюции от 10 октября, тем самым недопустимо ограничив дебаты. Посвященные в секрет коллаборационизма партийцы (Свердлов, Крыленко, Дзержинский, отчасти также Сталин) поддержали Ленина. И при этом составе приглашенных результаты голосования по «резолюции Ленина», невзирая на все возражения, показали явный перевес в пользу партийного вождя: она была принята 20 голосами против 2 при 3 воздержавшихся или 19 голосами против 2 при четырех воздержавшихся.
Обсуждения утвердили Ленина во мнении, сложившемся у него после возвращения в Петроград: нужное ему восстание может получиться только при использовании Советов, которым доверяет большинство рабочих; партии необходим штаб восстания, с виду советский, не связанный в сознании рабочих с Военной организацией, вызывающей у них «панику»; говоря о задачах восстания, следует считаться с распространенными в массах оборончеством и патриотизмом. Это требовало тактического перехода на позицию, диаметрально противоположную целям руководящего круга во главе с Лениным и Троцким, и усиленной маскировки, в том числе перед Советами и другими социалистическими партиями, даже перед членами собственной партии
[3170].
Для такой маскировки понадобилась «оболочка»
[3171] из дезинформации, подтасовок и лжи, достаточно плотная, чтобы полностью скрыть истинные действия по захвату власти. Только это условие позволяло осуществить захват власти почти незаметно даже для наиболее бдительных представителей общественности и прессы и упрочить добытую власть, прежде чем станет очевиден весь масштаб коренных перемен.
Важнейшая предпосылка успеха восстания по запланированной схеме заключалась в том, чтобы фронтовые части оставались подальше от столицы. Ленин не сомневался, что так и будет. Вечером 17 октября на квартире Фофановой, собираясь в «ночную командировку», он сообщил зашедшему за ним Эйно Рахье, что на днях состоится выступление большевиков с целью во что бы то ни стало свергнуть Временное правительство. Рахья спросил: «Владимир Ильич, не подавят нас присланные с фронта войска, как в июле?» Ленин, положив руку на бедро и слегка наклонившись, с большой убедительностью ответил: «Немцы не позволят Керенскому снять с фронта даже одного солдата»
[3172].
