Декрет вызвал бурю возмущения, к которому присоединились и перевербованные Лениным левые эсеры. Когда их представитель на заседании ВЦИК 1 (14) декабря 1917 г. задал Ленину вопрос, на каком основании арестуются депутаты Учредительного собрания, которые как члены высшего органа общенародной власти обладают неприкосновенностью, Ленин прикрылся принципами Французской революции, поставившей вне закона партии своих политических противников. Соглашаясь, что как таковое Учредительное собрание является высшей формой выражения народной воли, он призвал не предаваться иллюзиям в условиях гражданской войны: он совершил «переворот» 28 ноября, «чтобы иметь гарантии, что Учредительное собрание не будет использовано против народа, чтобы гарантии эти были в руках правительства» — Совета народных комиссаров. Реального повода для арестов он коснулся вскользь: «буржуазия организует гражданскую войну и увеличивает саботаж, срывая дело перемирия»
[3347]. Переговоры о перемирии велись 3–15 декабря н. ст. в Брест-Литовске и завершились подписанием 15 декабря договора о перемирии, вступившего в силу 17 декабря 1917 г.
[3348] Сразу же за ними без перерыва, согласно прямо выраженной воле Людендорфа, предстояло последовать переговорам о мире.
Перед радикалами-эсерами оправдывая антипарламентский террор своего правительства методами Французской революции, усмирить сопротивление крестьянских представителей Ленин старался ссылкой на Советы. 2 (15) декабря он рискнул выступить перед возмущенными делегатами II Всероссийского съезда Советов крестьянских депутатов с речью
[3349], в которой заявил: «Советы выше всяких парламентов, всяких учредительных собраний». В ответ послышались «шум, крики: „Ложь!“». Тогда Ленин заговорил о «воле Второго съезда рабочих и солдатских депутатов», который уполномочил его правительство объявить кадетскую партию врагом народа. Он напомнил, что представители этой партии в июле объявили «врагами народа» большевиков, обосновывая свои мероприятия как возмездие тем же оружием. Когда и этот аргумент не сработал, он дошел до утверждения, что народ на выборах «выбирал не тех, кто выражает его волю, его желание», поэтому необходимы корректировки: «И теперь, когда мы стоим на пороге к миру… мы уверены, что это требование всех трудящихся, всех стран… В то время, как у нас на днях будут известны условия мира, когда у нас будет перемирие… они [кадеты] устраивают заговор против нас, против Советов». В конфронтации с крестьянскими представителями Ленин не сумел взять верх и в январе 1918 г. сорвал и разогнал их съезд при помощи немецких военных.
После этого опыта он «с большим усердием»
[3350] постарался привлечь на сторону большевиков левых эсеров. Коалиционный союз, принесший маленькой левоэсеровской партии 7 мест в Совнаркоме (против 12 большевистских), был заключен 13 декабря после трудных переговоров и для Ленина связан с немалым риском: левые эсеры хотели превратить успешный переворот в настоящую народную революцию, возлагали надежды на будущую Конституанту и в большинстве своем являлись врагами германского милитаризма. Чтобы получить их поддержку, Ленину пришлось уступить требованию Союза защиты Учредительного собрания о созыве Конституанты 5 (18) января 1918 г. Он сделал это с радикальными ограничениями: депутатам предстояло собраться в измененном составе, подрывающем демократический консенсус; подготовительную избирательную комиссию под разными предлогами распустили, арестовали и заменили комиссией под председательством М. С. Урицкого; вдобавок протесты по стране подавляли массовыми арестами, которые теперь затронули также народных социалистов и правых эсеров.
При таких предпосылках «Ленин занялся вопросом об учредилке вплотную… Подготовку он вел со всей тщательностью…»
[3351] На дни после нового созыва Учредительного собрания он, аналогично с приготовлениями к октябрьскому путчу, назначил III Всероссийский съезд Советов, которому надлежало санкционировать исход этого рискованного эксперимента. Одновременно он создал инструмент для контроля над основными социально-политическими опорами парламентаризма и — в соответствии с программой, намеченной в «Государстве и революции», — их устранения. 22 ноября были, по образцу Французской революции, учреждены революционные трибуналы, ставшие орудием террора, особенно против офицеров русской армии. При коалиционном правительстве и наркоме юстиции Штейнберге (левом эсере) их обязывали судить «по революционной совести», что являлось помехой планам автора «Государства и революции». Поэтому на заседании Совнаркома 23 ноября он поставил в повестку дня вопрос институционализации борьбы с т. н. контрреволюцией. Своему соратнику из польских дворян Ф. Э. Дзержинскому, не вызывавшему подозрений в снисходительности к русской «буржуазии», Ленин поручил доложить о состоянии «борьбы с контрреволюционерами и саботажниками». 6 (19) или 7 (20) декабря Дзержинский выступил с докладом о мерах по борьбе с «контрреволюцией и саботажем», снискавшим одобрение Ленина. В тот же день последний рекомендовал в записке Дзержинскому принять декрет «о борьбе с контрреволюционерами и саботажниками»
[3352], поддержанный Троцким
[3353] и предусматривавший организованное подавление противников советского правительства с помощью специальной «Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем» (ВЧК). В немногих опубликованных документах того времени ВЧК представлена главным образом как инструмент экономического уничтожения имущих классов, но вначале она использовалась в первую очередь против представленных в Учредительном собрании классов и партий со скрытой или открытой ориентацией на Антанту. К ВЧК перешли полномочия Военно-революционного комитета. Обладая ими, она превратилась в орудие институционализированного «красного террора»
[3354] в братоубийственной гражданской войне, которую Ленин пропагандировал в своих «Тезисах о войне» с начала сентября 1914 г.
[3355] В военном отношении эта война после освобождения внешних фронтов благодаря перемирию представляла собой перенесение боевых действий на внутреннего врага. Ее продолжали вести соединенными силами немецкие офицеры и военнопленные вместе с руководителями большевистских отрядов, среди которых на ответственные места снова выдвигались опытные двойные агенты вроде Свикке и др.
