Расстрел мирной демонстрации рабочих, студентов, социалистов и членов профсоюзов сильно взволновал депутатов
[3384] и для Ленина не прошел бесследно: «Он волновался и был так бледен, как никогда; глаза расширились и горели стальным огнем»
[3385]. Сторонники видели играющую на его «бледных губах» «загадочную улыбку»
[3386]. Противникам он «демонстративно» показывал «язвительную усмешку по поводу их совещаний»
[3387]. Только в четыре часа дня, получив известие о разгроме демонстрации, он велел Свердлову как председателю ВЦИК открыть собрание. Депутатов явилось больше требуемого Лениным минимума в 400 чел.: примерно 259 эсеров, 126 большевиков и 40 левых эсеров (точные данные никогда не приводились). Председателем собравшиеся 244 голосами против 151 голоса большевиков и левых эсеров выбрали В. М. Чернова
[3388].
Чернов в сильном душевном волнении приветствовал собрание как зримое, «самое живое единство всех народов России» и провозгласил факт его открытия «концом гражданской войны»
[3389]. Большевистские депутаты при поддержке рассыпавшихся по залу солдат и матросов превратили заседание в фарс, пьяные, заняв пустующие депутатские места, выкрикивали враждебные реплики в адрес собрания и его председателя. Раскольников по поручению Свердлова внес на рассмотрение написанную Лениным в подражание декларации Французской революции «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа»
[3390], которую собрание отклонило 237 голосами против 136 голосов большевиков и левых эсеров. После этого большевистские депутаты с возгласами протеста покинули зал и объявили о намерении закрыть собрание с ленинским объяснением, что там возобладали «контрреволюционеры»
[3391].
Под нестихающий агрессивный гул голосов Ленин вечером на «частном совещании членов Совета народных комиссаров в Таврическом дворце» решил распустить и упразднить собрание, которое ведет «самую отчаянную борьбу против Советской власти»
[3392]. В 22 часа он ушел с совещания, наказав прервать собрание, с оглядкой на левых эсеров, бескровно: «Никакого насилия, всех выпускать, никого не впускать без особого разрешения»
[3393]. Когда Чернов после бесчисленных и безрезультатных попыток навести порядок в четыре часа утра хотел перейти к повестке дня, знаменитый анархист, матрос Балтийского флота и террорист на службе у большевиков А. Г. Железняк, тронув его за плечо, сказал, что караул устал и собрание пора заканчивать. Чернов, как раз зачитывавший подготовленный его партией проект закона о безвозмездной конфискации помещичьей земли и передаче ее крестьянам, который обесценил бы ленинский декрет о земле, если бы дело дошло до голосования, был вынужден покинуть здание. Он уступил силе оружия, констатируя, что закрывает собрание под угрозой насилия, и отложил дебаты до второй половины дня 6 (19) января. Но через пару часов на улицах столицы расклеили подписанный Лениным декрет о роспуске Учредительного собрания, а Свердлов, поддерживаемый неистовой травлей правых эсеров и меньшевиков в печати, утром объявил собрание отмененным со ссылкой на непринятую большевистскую декларацию. «Правда» в тот же день вынесла окончательный вердикт: «Прислужники банкиров, капиталистов и помещиков… холопы американского доллара, убийцы из-за угла — правые эсеры требуют в Учредительном собрании всей власти себе и своим хозяевам — врагам народа. На словах будто бы присоединяясь к народным требованиям… на деле пытаются захлестнуть петлю на шее социалистической власти и революции. Но рабочие, крестьяне и солдаты не попадутся на приманку лживых слов злейших врагов социализма…»
[3394]
Задержка Лениным открытия собрания дала пищу для слухов, будто в случае победы демонстрантов над большевистскими силами он был готов договариваться с Учредительным собранием и пойти на объединение с правыми эсерами
[3395]. Поведение Чернова в недели до и после заседания собрания подкрепляло эти слухи. Оно выглядело явно двусмысленным как в отношении Учредительного собрания, так и в отношении Ленина и большевиков. Так, после отсрочки начала работы избранного собрания 28 ноября он не настаивал на скорейшем его созыве, обосновывая свою выжидательную позицию надеждой, что «позиции большевиков будут ослабляться растущим беспорядком и наступлением немцев»
[3396]; от имени ЦК ПСР он запретил подготовленную Военной комиссией его партии по договоренности с элитными полками «вооруженную демонстрацию» в поддержку Учредительного собрания, считавшуюся многообещающей; когда часть петроградского гарнизона после «разгона» собрания намеревалась поднять вооруженное восстание с немалыми шансами на успех и искала одобрения у меньшевиков и эсеров, он в конце концов успокоил недовольных, поскольку, по его словам, восстание могло повлечь за собой вторжение немцев по всей России
[3397]. Во всех случаях Чернов думал о дальнейшем продвижении германских войск и остерегался тем или иным образом опережать его. Такое поведение подобало тайному союзнику германского ВК, ожидавшему, что при продолжении наступления немцев он еще пригодится. Должно быть, и Ленину, знавшему о немецких связях Чернова, оно бросилось в глаза, и, возможно, поэтому с Черновым при роспуске собрания обошлись сравнительно мягко.
