Кроме того, он приятельствовал с Пилсудским и представителями левого крыла ППС, выяснял их цели в войне и познакомил с ними своего польского товарища Малиновского, намереваясь на время войны передать ему контроль над польским движением
[479]. В лице краковского невролога С. Ю. Багоцкого, русско-польского эмигранта, который, по словам Крупской, помогал им «во всех житейских и конспиративных делах», Ленин встретил официального секретаря организации помощи беженцам, находившегося в хороших отношениях не только с венскими властями, но и с германской разведкой
[480]. Когда началась война, Багоцкий последовал за Лениным в Швейцарию, где в марте 1917 г. стал секретарем «Комитета по делам беженцев» и поддержал план Ленина ехать в революционный Петроград через Германию, вопреки советам большинства социал-демократов и эсеров.
Из Кракова Ленин «чаще, чем раньше», наведывался в Германию. К примеру, прочитав 17 июня 1912 г. доклад о перспективах революционного подъема в России, он затем «несколько раз» проводил совещания в Лейпциге, останавливаясь у Таршиса
[481] (Штайнштрассе, 28), начальника его секретной транспортной организации. Живя в Кракове, он мог активизировать прежние отношения с немецкой секцией IIIb, так как Краковское главное разведуправление поддерживало постоянную связь с немецкими разведцентрами в соседних Позене (Познани) и Бреслау (Бреславле); ориентированный на Скандинавию — главную дорогу членов большевистского подполья в Западную Европу и обратно — данцигский немецкий разведцентр через свое отделение в Торне (Торуни) тоже по мере сил «содействовал» совместной игре германской и австрийской разведок
[482]. Для Скандинавии начальник Генштаба Конрад фон Хётцендорф в январе 1913 г. учредил должность военного атташе с резиденцией в Стокгольме, отвечавшего за Швецию, Норвегию и Данию, и поручил подполковнику Ойгену Штраубу сбор разведданных о Петербургском военном округе. Штрауб должен был «наблюдать не только за Россией с этой стороны, но и за центрами русского шпионажа в Стокгольме и Копенгагене»
[483]. Следуя примеру австрийцев, В. Николаи с начала войны тоже пристраивал офицеров разведки в германские дипломатические представительства в скандинавских столицах и создал филиал своей секции в местечке Хапаранда на шведско-финской границе — главном перевалочном пункте на нелегальных путях трансграничного сообщения большевиков.
Краковское начальство оказывало большевистскому вождю любую мыслимую помощь для сбора его партийных войск и повышения интенсивности их действий в России и за рубежом. Чтобы русские нелегалы без проблем пересекали границу, в его распоряжение предоставлялись австрийские проходные свидетельства
[484], для беспрепятственного передвижения по стране он мог выписывать им удостоверения, которые — по опыту Малиновского — значили для австрийских властей больше, чем соответствующие бумаги от российского посольства или консульства. С русских путешественников, связанных с Лениным или имеющих при себе его «удостоверения», обычное «наблюдение снималось»
[485]. К его ручательству за того или иного товарища австрийские власти относились с полным доверием
[486]. Эти и другие факты доказывали русской охранке и частному детективу из парижской эмиграции В. Л. Бурцеву
[487], что глава большевистской партии состоит под «покровительством» австрийского правительства и пользуется привилегиями и поощрением со стороны официальных инстанций, в то время как за другими русскими эмигрантами следят и ограничивают их в передвижениях
[488].
Значение Ленина и его организации для Эвиденцбюро австро-венгерского Генерального штаба возросло в связи с обострением балканского кризиса (9 октября 1912 г. начались бои между турками и черногорцами): начальник Генштаба Конрад увидел за всем происходящим руку России и «10 октября распорядился приступить к первой стадии усиленной разведки посредством галицийских главных разведывательных управлений». Таким образом, и Главное разведуправление Кракова стало предметом повышенного интереса австро-венгерского Генштаба. К концу 1912 г. его разведслужба вследствие частичного провала шпионских сетей в Киеве и Петербурге (из-за дел Редля и Мясоедова) пришла к печальному заключению: «Мир или война — это явно зависело от поведения России. Тут-то и сказались весьма неприятным образом недостатки тамошнего разведывательного аппарата. Ни мы, ни Германия не имели надежных конфидентов в военных кругах. Вербовка конфидентов и их поселение в России шли медленно, поглощая все имеющиеся небольшие деньги. Большинство конфидентов оказывались неспособными; военная экспертиза информации отсутствовала; передача сведений часто занимала слишком много времени… Нужен был по меньшей мере один надежный конфидент в каждом из 28 русских корпусов, чтобы держать под постоянным наблюдением хотя бы европейскую часть громадной империи. Но откуда при вечной нехватке денег взять необходимые для одной этой цели минимум полмиллиона крон ежегодно?»
[489] Партийный руководитель Ленин давал на эти неразрешимые вопросы простой ответ — предоставлял в распоряжение разведок свои легальные и нелегальные партийные структуры в стратегически важных районах Российской империи и свои тайные связи в российском Генштабе.
На рубеже 1912–1913 гг. Ленин созвал еще одну конференцию, на сей раз прямо в Кракове, собрав на глазах у корпусной комендатуры представителей своей легальной (Дума) и тайной (Русское бюро ЦК) организации в России. «Краковская конференция» проходила с 26 или 28 декабря 1912 г. по 1 января 1913 г., в целях маскировки от общественности и конспирации в общепартийных рядах она была с неверной датировкой объявлена «Февральским совещанием» ленинского центра
[490]. Помимо новоизбранных большевистских депутатов Думы с председателем фракции, членом ЦК Малиновским, из России приехали члены ЦК, отвечавшие за военную часть будущих действий, в том числе специалист по террору Коба (Джугашвили, он же Сталин) и специалист по уличным боям Филипп (Голощекин). Своими постановлениями Краковская конференция продолжила начатое на Пражской конференции сотрудничество с разведкой, структурировала внутрироссийскую организацию по образцу разведывательных служб и по принципу строгого централизма подчинила ее Ленину и его заграничному ЦК. Большевистская фракция в Думе, состоявшая из шести депутатов и потому, в отличие от группы из семи меньшевиков (семерки), названная шестеркой, отныне совершенно официально находилась в подчинении у Центрального комитета, и любые шаги как отдельных депутатов, так и фракции в целом полностью контролировал Ленин
[491]. «Из Кракова, где находился заграничный партийный центр, протягивались тысячи нитей… начало работы, а затем вся последующая деятельность нашей шестерки проходили под непосредственным руководством т. Ленина… Из Кракова была прислана специальная анкета для избранных от рабочих курий депутатов. В девятнадцати пунктах этой анкеты — подробные вопросы… Владимир Ильич просил, чтобы каждый депутат, не ограничиваясь одними формальными ответами, связно рассказал о своем избирательном районе…» Из данного опроса Ленин извлекал точные знания о том или ином избирательном округе и составе его электората. Эта информация имела такое значение, что он запретил своим депутатам давать сведения об анкете и ответах на нее остальным членам общей социал-демократической фракции
[492].
