12 августа, записал фон Эйнем, «подвезли самые тяжелые орудия, и стрельба, которой мы так мучительно ждали, начнется». К вечеру он поехал в Мортье через Баттис и Эрве, чтобы «увидеть 42-см мортиры и взбодриться от их работы». «Разрушения в Баттисе и Эрве не поддаются описанию, — констатировал он. — Наверное, Помпеи выглядели примерно так же, как эти руины, где не осталось ничего живого». Понаблюдав за обстрелом отдельных фортов в этот и на следующий день, Эйнем заключил: «Впечатляют крупповские тяжелые орудия, которых у врага нет и тайна которых лишь сейчас открывается миру». 13 августа он смотрел, как «42-см орудие обстреливает форт. Один снаряд попал в броневую башню, поднял ее высоко в воздух вместе с ее орудием и перевернул. Это был конец». 15 августа он узнал, что «форт Лонсен взлетел на воздух из-за попадания 42-см снаряда в пороховой погреб», и услышал об «ужасающем зрелище мертвых и раненых». Генерала Лемана, получившего тяжелое ранение при взрыве арсенала, в бессознательном состоянии подобрали немецкие санитары, и он, таким образом, «стал пленным, не сдавшись»
[929].
17 августа фон Эйнем сам съездил к форту Лонсен и записал в дневнике: «Никто не может себе представить, какие разрушения произвел взрыв. Как будто страшное землетрясение выворотило все, что было в самом низу, на самый верх». Лишь после полного уничтожения последнего форта ВК смогло вечером 17 августа отдать долгожданный приказ «п е р е й т и в н а с т у п л е н и е 1 8 а в г у с т а [разрядка в тексте. — Е. И. Ф.]»
[930]. «Тайна» крупповских тяжелых орудий, а вовсе не реализация планов Большого генштаба, развеяла миф о неприступности величайшей европейской крепости.
Из-за 12-дневной задержки произошло то, чему ВК старалось помешать. Русские войска в Восточной Пруссии овладели городом Эйдткунен, прежде чем Льеж попал в руки немцев. Немецкое наступление из Льежа в Намюр уже совпало со взятием русскими Инстербурга. Наверстать отставание не помогали никакие форсированные меры. Брюссель, захват которого планировался на 10–11 августа, был занят лишь 20-го, район Монса — 23-го. К тому моменту французы завершили мобилизацию, и на материк высадился британский экспедиционный корпус, присоединившийся к левому флангу французской армии. Защитник Льежа генерал Леман по праву утверждал, что упорное, длительное сопротивление населения и войск в его зоне ответственности стало первым звеном в цепи, которая закончилась победой на Марне
[931].
Русский царь направил бельгийскому королю поздравительную телеграмму, на которую немецкие покорители Льежа ответили по-своему: развернув террор среди бельгийского населения («Немцы недолго мешкали…»), русскую колонию студентов университета они подвергли особой «каре»
[932]. Эти студенты, которых В. И. Ленин, выступая перед ними 2 февраля 1914 г., тщетно пытался агитировать за измену родине и поддержку германской армии, все как один примкнули к сопротивлению бельгийского гражданского населения и вместе с жителями Льежа обороняли свой бельгийский университет.
2.2. Перевод Людендорфа на германо-российский театр военных действий
Отзыв Людендорфа с германского западного фронта (22 августа) и направление на восточный фронт встретили среди его сторонников непонимание
[933], после проигрыша битвы на Марне переросшее в открытую критику этого решения Мольтке
[934]. Некоторые историки марнского сражения, следуя их суждениям, также находили отзыв Людендорфа «в высшей степени невыгодным» для западного наступления
[935]. Они не знали обстоятельств, при которых Людендорф стал «героем Люттиха», и не видели оснований, побудивших начальника Генштаба отстранить своенравного подчиненного после серьезного «неуспеха» в Льеже от западного наступления и перевести на восток, как раз когда 2-й армии предстояло покорение крепости Намюр, а битва на бельгийско-французской границе (21–25 августа 1914 г.), на фронте протяженностью 250 км, дала представление о том, какие жестокие бои развернутся за Париж. Тут пригодилась бы любая более-менее толковая голова. Поэтому причины, которые привели подвергшегося тяжким испытаниям начальника Генштаба к его решению в столь неподходящий момент, должны были быть вескими и принципиальными. Искать их стоит прежде всего в двух факторах: в знакомстве специалиста, много лет занимавшегося внутрироссийским сопротивлением, с предпосылками будущих операций на восточнопрусском ТВД с точки зрения разведки и в его безжалостном обращении с иностранным мирным населением и собственными бойцами в сложных, непредвиденных ситуациях.
Направление Людендорфа в Восточную Пруссию знаменует решительный шаг Мольтке к началу тайного военного сотрудничества с внутренними врагами России, которое, внушив ему ложную уверенность в достижении быстрых побед на востоке, заставило его пренебречь требованиями плана Шлиффена. Все значение этого шага станет ясно, если принять во внимание прямо-таки магическое воздействие последнего на сознание прусско-германских генштабистов
[936]. Оно тем более поразительно, что граф фон Шлиффен (1833–1913) сам никогда не командовал армией в поле. Приняв участие в войнах 1866 и 1870–1871 гг. в качестве офицера Генштаба, он прожил 20 мирных лет до своего назначения начальником Генштаба в 1891 г. и еще два мирных десятилетия до того, как стал генерал-фельдмаршалом в 1911 г. Его план превентивной войны, разработанный в тиши кабинета в чрезвычайной ситуации 1904–1905 гг., при недолго существовавших заманчивых обстоятельствах и затем испытывавшийся на ежегодных военных играх с идентичными вводными, никогда не проходил проверку реальностью и, скорее всего, ни за что не выдержал бы ее в условиях изменившегося исходного положения 1914 г. — укрепления альянсов, наращивания вооружений соответствующими государствами в течение десятилетия после отставки Шлиффена (1905), осведомленности противников о неприятельских планах развертывания. Тем не менее шлиффеновский план выступления против Франции, хранить верность которому он призывал Генштаб и после своей отставки, с железным упорством настаивая на непреложности его основных пунктов, в Большом генштабе благодаря выдающемуся авторитету его составителя считали верным путем к победе над Францией. Никто всерьез не подвергал его сомнению
[937]. Напротив — даже послевоенные дебаты все еще показывали слепую веру, с какой видные офицеры Генштаба отстаивали его непререкаемую и вневременную актуальность и — вопреки всей очевидности коалиций 1914–1915 гг. — продолжали цепляться за мысль, что при соблюдении намеченных сроков и порядка продвижения пять немецких армий действительно разбили бы французские войска, прежде чем Англия успела бы оказать им помощь, определившую исход войны.
