Ответ заключается в том, что как реакция стресса помогает избежать опасности, так тяга помогает получать что-то полезное. Профессор эволюционной биологии человека из Гарварда Дэниел Либерман считает, что тяга к сладкому помогала нашим предкам найти сладкие фрукты, что способствовало выживанию. Это только в современном мире появился избыток сахара, так что тяга к сладкому превратилась в проблему ожирения
[684].
В целях выживания наш мозг естественным образом сторонится дискомфорта и тянется к удовольствиям. Но стрессы современной жизни спутали эти механизмы. Кто-то всю ночь не спит с младенцем, кто-то поздно вечером заканчивает смену на работе, кто-то ночью готовится к экзамену – и лишенный сна мозг начинает тянуться к нездоровой пище
[685]. Это тот же механизм, который помогал выжить нашим предкам, мозг не может отличить стресс, вызванный холодной зимней погодой, от стресса из-за недостатка сна.
Такое может произойти в любой момент: вы задержались на несколько часов на работе, ваш мозг устал, и вы вдруг зажигаете сигарету, или тянетесь в холодильник за шоколадом, или наливаете еще кофе… даже не осознавая, что делаете. И сегодня все, что можно захотеть, красиво упаковано и постоянно доступно.
Теория Либермана интересна, так что давайте подробнее разберем важные химические соединения, участвующие в этом процессе. Если мы поймем происходящее на этом уровне, то сможем решить проблему. Гормон, начинающий действовать при первом глотке капучино, – дофамин.
Дофамин активируется не только сахаром, кофе, спиртным и сигаретами: возбуждение, ощущаемое от поездки в парк аттракционов, – это дофамин; настороженность после просмотра фильма ужасов – это дофамин; эйфория от амфетамина или кокаина – это дофамин и тяга к новому любовнику – это тоже дофамин.
Есть множество свидетельств, что во всем этом замешан дофамин. Когда крысам дают сахар, у них в мозге запускается выработка дофамина;
[686] такой же эффект производит героин
[687]. То есть дофамин – самый эффективный гормон возбуждения, и люди готовы на все, чтобы добиться его выброса.
От пристрастий к зависимости
Существует четкая связь между пристрастием и зависимостью, разница лишь в степени. И не всегда понятно, как узнать, когда мы переходим от тяги к спиртному к зависимости от него. Это происходит на химическом уровне, когда мы возбуждаем рецепторы дофамина так сильно, что они выгорают
[688]. Они становятся нечувствительными, и нам требуется все больше и больше дофамина, чтобы добиться такого же эффекта.
На практике можно говорить о зависимости от алкоголя, когда нам требуется больше спиртного, чтобы добиться такой же степени опьянения, или когда мы много времени посвящаем поиску спиртного, или когда не можем прекратить его употреблять
[689].
Если вы моего возраста, то помните известную рекламу из 1980-х, иллюстрирующую то, что многие все еще считают правдой о зависимостях. Там показывали крыс в клетке с двумя бутылками, из которых они могли пить. В одной была вода, а в другой – вода с кокаином. И что происходило? Как объяснял комментатор, 10 из 10 крыс выбирали кокаин, пили его снова и снова, пока не умирали.
Это мрачное зрелище, и многие продолжают верить в эту догму: что любой, кто принимает наркотики, приобретет от них зависимость, которая сохранится до самой смерти. Даже люди на программах реабилитации все еще представляются, говоря: «Привет. Меня зовут так-то, я наркоман/алкоголик». И даже после реабилитации продолжают считать себя, например, алкоголиком, который больше не пьет. Другими словами, если наркотик тебя схватил, ты не вырвешься.
Десятилетия спустя это все еще остается общепринятой мудростью, но, как показал профессор Брюс Александер, все не совсем так. Александер решил проверить тест с крысами-наркоманами. Он сначала приучил крыс к морфию, содержа их в одиночных клетках. Затем пересадил их в большие клетки с пищей, отделениями для сна, игрушками и другими крысами, так что они могли общаться.
Большую клетку он называл крысиным парком, и результаты эксперимента оказались поразительными. Крысы в крысином парке больше не интересовались водой с морфием. Почему? Потому что они стали счастливыми: у них была пища и игрушки, они общались с другими крысами, у них отпала необходимость стимулировать дофаминовую систему
[690].
Как Александер написал на своем сайте: «Мы провели несколько экспериментов, сравнивая потребление наркотиков крысами в крысином парке и в одиночных клетках. Практически в каждом эксперименте крысы в одиночках потребляли больше наркотиков. Много больше. А крысы в крысином парке почти совсем не интересовались раствором с морфием».
Работа Александера показывает, что к зависимости приводит ситуация, а не гипотетические крюки, которые наркотики воткнули нам в мозг. Если мы оказались в эквиваленте одиночной клетки – одни, без цели и радостей, – то будем несчастны и склонны к выработке зависимости. Это возвращает нас к теории Либермана: мы запрограммированы избегать негативного опыта и стремиться к позитивному. Если вы в пустой клетке и единственный позитивный момент там представлен бутылкой с морфином, то вы будете к ней тянуться. И виноват в этом не наркотик, а ситуация.
К сожалению, работа Александера была проведена на пике войны против наркотиков в США, так что его открытия особого интереса не вызвали. Но он был убежден, что открыл что-то важное. Он пишет:
«Когда я разговариваю со страдающими зависимостью – будь то зависимость от спиртного, наркотиков, азартных игр, интернета, секса или чего угодно еще, – я вижу людей, не имеющих социальной или культурной жизни. Зависимость помогает им справиться с неурядицами, они используют ее в качестве укрытия, обезболивающего, в качестве замены полноценной жизни. Со мной соглашаются все больше психологов и психиатров. Похоже, наше подвижное, фрагментированное и постоянно меняющееся современное общество создало социальную и культурную изоляцию для большого количества людей, хотя их “клетки” невидимы для окружающих!»
