— Ладно! — бросив канат, снова повернулся я к народу. — Уймись, Макарыч, видишь, женщины просят… Так и быть, уговорили. Даю вам один–единственный, и он же последний шанс. Я понимаю: испугались, не врубились в ситуацию, струсили один раз… бывает. Я возьму с собой добровольцев. Но только тех из вас, кто присягнет мне как командиру и господину на два года. Мои условия: беспрекословно выполнять все мои приказы и приказы моих лордов. Не роптать и не жаловаться! Делать что велят, жить где я скажу и выполнять ту работу, к которой вас приставят. Взамен, я обязуюсь всех нас вытащить из той дряни, в которую мы вместе влипли. Надежда на это есть, как и доступ к ресурсам. Самодурничать без нужды и тиранить зазря никого не буду, обещаю, а за хорошую работу будет награда. Но от вас я потребую железной дисциплины и работы на износ. Еще как потребую! Если кто–то отказывается подчиняться и смиряться, то пусть скажет это сейчас. Потому что если он сделает это потом, то мы просто выкинем его нахрен в океан и все.
— Чересчур добрый ты, Саша! — чуть не сплюнул за борт от возмущения Макарыч. — Кормить зазря столько баранов…
— Ничего, майор, попробуем один раз поверить людям, — вздохнул я. — Значит так, народ. Слушайте мое окончательное решение. Даю вам двадцать минут на то, чтобы всех оповестить, собраться вместе и перенести к причалу все, что еще осталось на складе из съестного. Затем будете давать присягу по одному, перед строем, чтобы потом не было разговоров, что кто–то что–то не так понял или его заставили. Присоединившихся к нам возьмем на борт, не желающих подчиняться и тянуть лямку неволить не буду. Лодки у вас еще есть, плывите к острову, селитесь там и живите в лесу дикарями, вольному воля. Мешать не стану, помогать — тоже. На Авалоне сейчас безопасно… вроде бы. Всё, пока свободны, до скорой встречи.
Всего мне присягнуло ровно сто сорок пять человек. Двоих я пока оставил без присяги — тех самых парализованных магами мужчин, которые хоть и ожили, но находились в настолько отвратительном состоянии, что требовать от них сейчас ритуала было бы глупо. Ничего, отлежаться тогда и поговорим, не оставлять же болезных у маяка. Во всяком случае, эти двое показали, что они хоть чего–то стоят, в отличие от остальных. Чтобы сопротивляться серокожим «магам» в заведомо проигрышной ситуации, надо иметь гордость и мужество. Стоит к ним присмотреться повнимательнее и если Макарыч и Матвей с Юлей дадут добро, то пристроить их в команду «Бойкого». Людей у нас, конечно, не хватает, но и кто попало нам в экипаже не нужен. То же самое можно подумать и насчет Инги с Алёной. В мотористы, артиллеристы или палубные матросы девушек, конечно, не определишь, но поварихами в камбуз или помощницами при разделке пойманных даров моря — почему бы и нет? На рыбалку нам придется выходить в море еще не раз — нужно зарабатывать канделы с улова и кормить ораву народа, сельское хозяйство принесет свои плоды еще не скоро.
Что касается всех остальных, то я их вообще в ближайшее время не собирался пускать на борт. Пусть пока поживут в бараке на пристани, поработают в поле или в лесу на ниве собирательства нужных треянам магических травок и грибов с ягодами, да мало ли… работы непочатый край. Привилегию стать членом нашего экипажа или хотя бы временное разрешение работать на борту судна всем кроме «лордов» и особо доверенных лиц еще надо будет заслужить. И заслужить ее захотят, если я хоть что–то понимаю в психологии. На борту совсем другая жизнь — есть свет, горячая вода, каюты с бельем и нормальные сортиры, там, среди механизмов и машин служат избранные… какая–никакая, а цивилизация. Это не работа в поле и жизнь в бараке у скал и леса, где много попугаев и диких обезьян. В свое время Марк Твен писал про зазнавшегося пацаненка, пристроившегося на пароход учеником механика. Когда он сходил на берег в своем родном провинциальном городишке на Миссисипи, ровесники смотрели как на полубога, потому что теперь он был для них не каким–то Джимом, а самим Человеком с Парохода! Старина Твен был прав, примерно так оно и работает…
Процедура присяги вышла довольно утомительной, заняв больше трех часов. Отказавшихся ее давать и оставшихся на островке не нашлось ни одного. Всего мне присягнули сто восемь женщин и тридцать семь мужчин, и каждому надо было дать хотя бы две–три минуты, чтобы сказать перед всеми короткий импровизированный текст. Однако, я не торопил, присматриваясь к каждому присягавшему и пытаясь составить о нем хотя бы самое общее мнение. Мне с этими людьми жить, мне ими командовать. То же самое делали и Макарыч с Матвеем, внимательно разглядывая каждого клявшегося и порою задавая ему один–два коротких вопроса. Впрочем, не так уж нас много, скоро будет ясно чего от кого можно ожидать.
Мужчины и женщины, молодые и постарше, все в гимнастерках, один за другим выходили из импровизированного строя, кланялись мне в пояс и клялись в верности… Кто–то волновался и путался в словах, некоторым кланяться и произносить клятвенную речь было невыносимо стыдно и их лица горели румянцем, кто–то выглядел безучастным или даже довольным… От зрелища приносящего мне клятву народа мне вскоре стало сильно не по себе, к такому повороту меня жизнь не готовила. Да кто я вообще такой, чтобы требовать от людей повиновения? Какое имею на это право?! Понятно, что в нашем бывшем мире такая присяга выглядит как кабальная сделка и является ничтожной. Но здесь, в этом мире, у нас своя правда. Никакая демократия или коммунизм тут не прокатят, это ближайший путь к тому, чтобы все погубить, — это я прекрасно понимал. И если кто–то считает иначе, то ему же хуже.
Присягнувшие поднимались на борт поодиночке и находили себе местечко между рубкой и носовой площадкой или в проходах вдоль борта до самой кормы. Места хватало, хотя и с трудом, все же китобоец пароходик небольшой. Во внутренние помещения судна я никого пускать не стал — нечего тут… Находиться там — привилегия экипажа и «лордов», пусть народ привыкает к новым порядкам. Доплывут и так, не баре.
Отшвартовались мы, когда большие механические часы на стене в рубке показали шестой час вечера, взяв курс на северную гавань Авалона. Время на часах выставила Юля: обследуя корабль, девушка нашла в специальном деревянном футляре на кардановом подвесе работающий корабельный хронометр. Решив, что тот показывает время по условному Гринвичу и измерив положение солнца над горизонтом каким–то мудреным инструментом из рубки, помощница капитана рассчитала текущее местное время, долготу и широту, которые мы решили принять за основу. Надо же от чего–то отталкиваться, за неимением точных координат…
Переход в начавших вскоре сгущаться сумерках проходил гладко — море было спокойным, дизеля работали уверенно и пароходик потихоньку приближался к Авалону. Но при взгляде из окон рубки вниз, на сидящую на палубе толпу в форме, мне казалось, что мы эвакуируем остатки разбитой армии с занимаемого врагом плацдарма. И ведь по прибытию всех их придется сегодня кормить. Раз они наши люди, значит, это наша обязанность. А чем? Посевного материала в мешках мало и его жрать нельзя. Правда, остались еще крупы и консервы со склада и что–то можно заказать за канделы у треян, наварив каши. Ну, хорошо, это сегодня, а завтра как быть?
— Не горюй командир, — стоящий рядом майор словно прочитал мои мысли. — Разберемся с этим стадом, не бином Ньютона. Ты это вообще не бери в голову, предоставь все мне. Только откомандируй из пещеры в помощь Игната и оставь моряков на пароходе. Мы разобьем народ повзводно, определим их в барак на ночь, назначим старших. Еду на первый раз можно из камбуза взять, там есть мясо и крупы, посуда на складе имеется, я видел. Не забивай себе голову мелочами, но то у тебя офицеры есть. Ты лучше думай как нам дальше быть и где канделы брать. А сегодня вечером отдохни–ка как следует, вид у тебя измученный, честно говоря. И еще щека мне твоя перевязанная не нравится. Попроси Юлю сменить тебе повязку на свежую… или Алёну, если есть желание. Видел я, как она на тебя смотрит. Ты ей только мигни и никаких проблем…
