Кувыркуны вернулись в машину.
– Итак, отбудем и поедем! – провозгласил Фобо.
– Минутку, – тихо сказал Порнсен Хэлу. – Я думаю, лучше, чтобы эту штуку вел Зугу.
– Если вы попросите кувыркуна вести машину, он будет знать, что вам не хватает уверенности во мне, своем соплеменнике, – ответил Хэл. – Вы же не хотите, чтобы он решил, будто вы ставите кувыркуна выше человека?
Порнсен закашлялся, будто ответ Хэла встал ему поперек горла, потом выговорил, задыхаясь:
– Ко-ко-конечно, нет! Сигмен меня упаси! У меня на уме было лишь твое благо. Я думал, что ты мог устать от такого напряжения – весь день пилотировать эту примитивную и опасную конструкцию.
– Благодарю за вашу любовь ко мне, – сказал Хэл, улыбнулся и добавил: – До чего же утешительно знание, что вы всегда рядом со мною, всегда готовы отвести меня от опасностей любого псевдобудущего.
– Я поклялся «Западным Талмудом» вести тебя по этой жизни, – сказал Порнсен.
Пристыженный упоминанием священной книги, Хэл запустил машину. Сперва он ехал достаточно медленно, – так, как устраивало гаппта. Но минут через пять нога стала тяжелой, и деревья понеслись назад. Он глянул на Порнсена. Напряженная спина и стиснутые зубы гаппта говорили, что он вновь подумывает о докладе главному уззиту на звездолете. Судя по его виду, он разозлился так, что готов был для своего подопечного потребовать Измерителя.
Хэл Ярроу глубоко вдыхал бьющий в лицевую маску воздух. К Ч Порнсена! К Ч Измеритель! Кровь колотилась и бурлила в жилах. Воздух этой планеты был не то что спертый воздух Земли. Легкие впивали его счастливыми вдохами. Хэл чувствовал в эту минуту, что готов щелкнуть пальцами под носом самого Архиуриэлита!
– Берегись! – крикнул вдруг Порнсен.
Хэл краем глаза увидел выпрыгивающего справа из леса на дорогу зверя, похожего на антилопу, внезапно оказавшегося прямо перед машиной. Тут же рванул руль, чтобы уйти от столкновения, машину занесло, корма вылетела вперед. Хэлу не хватало опыта понять, что колеса нужно поворачивать в сторону заноса.
Но это незнание не оказалось фатальным – разве что для зверя, ударившего всей массой в правый борт машины. Длинные рога запутались в куртке Порнсена и распороли правый рукав.
От столкновения с антилопой скольжение прекратилось, машина выправилась, но ее понесло под углом к дороге, вверх по крутой осыпи. Вырвавшись наверх, машина прыгнула в воздух и тяжело рухнула вниз под грохот четырех одновременно лопнувших шин.
Но даже этот удар ее не остановил. Перед Хэлом возник огромный куст, Хэл рванул руль – поздно.
Он тяжело ударился грудью о руль, будто желая проткнуть стойкой приборную доску. Фобо вмазался ему в спину, добавив нагрузки. Оба вскрикнули, и кувыркун выпал из машины.
И наступила тишина, если не считать шипения столба пара из пробитого радиатора. Он рвался вверх сквозь ветки, зажавшие лицо Хэла в корявых тисках коры.
Сквозь рваные контуры пара Хэл Ярроу смотрел в большие карие глаза. Потряс головой. Глаза? И руки будто ветви? Или ветви как руки? Словно бы в объятиях кареглазой нимфы. Или их называли дриадами? Спросить было некого, спутники не были обязаны знать о таких созданиях. «Нимф» и «дриад» удалили из всех книг, в том числе из хековского издания «Пересмотренный и реальный Мильтон». Только потому, что Хэл был лингвистом, ему представилась возможность прочитать неочищенный «Потерянный рай» и ознакомиться таким образом с классической греческой мифологией.
Мысли гасли и вспыхивали, как огоньки на панели управления звездолета. Нимфы иногда превращались в деревья, чтобы ускользнуть от преследователей. Уж не тот ли это сказочный лес, где женщины смотрят на тебя большими красивыми глазами с ресницами невообразимой длины?
Он закрыл глаза и подумал, не вызвано ли его видение травмой головы, и если так, не будет ли оно постоянным. Подобные галлюцинации стоят того, чтобы сохранить их подольше. А согласуются они с реальностью или нет – дело десятое.
Он открыл глаза. Галлюцинация исчезла.
Это та антилопа на меня смотрела, подумал он. Все-таки смогла убежать. Забежала за куст и оглянулась. Глаза антилопы. И моя темная сторона дорисовала к волшебным глазам голову, длинные черные волосы, изящную белую шею, выпукло-пленительные груди… нет! Нереально! Это мой болезнью пораженный разум, – разум, оглушенный шоком, тут же открыл то, что гнило в нем, вскипало все бесконечное время на корабле, пока он не видел женщин, даже на лентах…
О глазах он скоро забыл – стал задыхаться. Тяжелый тошнотворный запах повис над машиной. Видимо, катастрофа изрядно напугала кувыркунов – иначе бы они не расслабили сфинктеры, контролирующие горловину «бешеного мешка». Этот орган, пузырь, расположенный возле поясницы, был у до-разумных предков озановцев мощным оборонительным оружием, очень похожим на оружие жука-бомбардира. Сейчас почти рудиментарный орган, бешеный мешок, служил средством сброса крайнего нервного напряжения. Функционировал он эффективно, но его применение создавало проблемы. Психиатры кувыркунов во время сеансов психотерапии вынуждены были либо широко открывать окна, либо надевать противогазы.
Кеоки Амиэль Порнсен с помощью Зугу кое-как выполз из-под куста, куда его выбросило. Большое пузо, лазурный цвет формы и белые нейлоновые ангельские крылья, вышитые на спине куртки, делали его странно похожим на жирного синего клопа. Он встал, снял маску от ветра, явив обескровленное лицо. Трясущиеся пальцы дрожали над скрещением песочных часов и меча, символа Союза. Наконец он нашел клапан, который искал, открыл магнитные губы кармана и вытащил пачку «Милостивого серафима». Вставив сигарету в угол рта, он попытался зажечь ее, но зажигалка неуклюже прыгала в пальцах.
Хэл поднес к сигарете Порнсена раскаленную спираль собственной зажигалки. Рука не дрожала. Тридцать один год строжайшей дисциплины – и потому он сдержал ухмылку, лицо оставалось бесстрастным.
Порнсен огонь принял. Через секунду легкий тремор около губ показал: он знает, что сейчас его преимущество над Ярроу сильно уменьшилось. Потому что нельзя позволять человеку оказывать тебе услугу – пусть даже такую мелкую, – и потом хлестать его плетью. И все же он начал официально:
– Хэл Шамшиэль Ярроу!
– Шиб, авва. Слушаю и повинуюсь, – ответил ему Хэл официальной формулой.
– Как объяснишь ты этот инцидент?
Хэл удивился: голос Порнсена звучал куда мягче ожидаемого. Но он не разрешил себе расслабиться, подозревая, что Порнсен намерен застать его врасплох и нанести удар, когда он не будет мысленно готов к нападению.
– Я – точнее, Уклонист во мне – отклонился от реальности. Я – моя темная сторона – намеренно запустила псевдобудущее.
– Это правда? – спросил Порнсен спокойно, но с некоторым сарказмом. – Твоя темная сторона, говоришь? Уклонист в тебе? Вот так ты всегда и говоришь с тех самых пор, как только говорить научился. Почему ты всегда должен обвинять кого-то другого? Ты же знаешь – должен знать, потому что мне много раз приходилось тебя пороть, – что вся ответственность на тебе и только на тебе. Когда тебя учили, что отклонения от реальности вызывает твоя темная сторона, тебя учили и тому, что Уклонист ничего не мог бы сделать с тобой без твоей добровольной помощи – без помощи твоей истинной сущности, Хэл Ярроу.
