– Главная Жрица, живая плоть Виргинии, дочери Колумбии! Святая дева! Дева красоты! О Виргиния, отдающая дикому лосю – безумному, дикому самцу, не знающему пощады – свою священную нежную складку! Благословенная и обреченная Виргиния!
В зал гордо вошла высокая девушка восемнадцати лет. Она была красива, несмотря на высокую переносицу и чересчур белое лицо – но полные губы ее были красны как кровь. Голубые глаза смотрели неотрывно и немигающе, точь-в-точь кошка. До бедер спадали волнистые волосы цвета мёда. Это была Виргиния, выпускница факультета жриц-оракулов Вассарского колледжа, воплощение дочери Колумбии.
– Привет вам, смертные, – произнесла она высоким чистым голосом. Потом перевела взгляд на Стэгга и сказала:
– Привет тебе, бессмертный.
– Привет, Виргиния, – ответил он. Кровь быстрее заструилась по телу, отдаваясь болью в груди и в паху. Каждый раз при виде ее его охватывало почти неодолимое желание. Он знал, что, если его оставят с ней наедине, он овладеет ею, невзирая на послед– ствия.
Виргиния ничем не показывала, что знает о буре чувств, распирающих его грудь. Она смотрела на него взглядом не знающей сомнений львицы.
Как и все маскотки, Виргиния была одета в платье до щиколоток, с высоким воротом, но ее платье было покрыто крупным жемчугом. Треугольный вырез обнажал большую, но упругую грудь. Каждый сосок был очерчен двумя кругами синей и белой краски.
– Завтра, бессмертный, ты станешь и Сыном, и Любовником Матери. Тебе необходимо к этому приготовиться.
– Что же я должен для этого сделать? – спросил Стэгг. – И зачем?
Он взглянул на нее, и едва не захлебнулся болью, отдавшейся во всем его теле.
Она махнула рукой. Немедленно появился ожидавший за углом Джон Ячменное Зерно. Он тащил две бутыли – с белой молнией и с чем-то темным. Евнух-жрец подставил ему чашу. Наполнив ее темной жидкостью, Джон подал ее жрице.
– Лишь ты, Отец Своей Страны, имеешь право это пить, – сказала она, протягивая чашу Стэггу. – Это самая лучшая «драмастикса».
Стэгг принял чашу, подозревая какой-то подвох, но не желая показаться трусом:
– Мастика? Болгарская плодовая водка? Ну что ж, сойдет! Никто никогда не скажет, что Питер Стэгг не смог перепить лучших из своих потомков! Ааххх!
Затрубили фанфары, ударили барабаны, завопили и забили в ладоши служители.
Лишь тогда он услышал, что кричит ему Калторп:
– Капитан, нет! Не мастика, а Стикс! Она сказала: «Драма Стикса!» Теперь понятно?
Стэгг попытался осознать сказанное, но было поздно. Комната кружилась все быстрее и быстрее, огромной летучей мышью налетела тьма.
И под грохот фанфар он упал ничком, головой к двери.
III
– Ну и похмелье! – простонал Стэгг.
– Боюсь, что очень сильное, – произнес чей-то голос, и он с трудом узнал Калторпа.
Стэгг сел на ложе и тут же завопил от боли и шока. Скатившись с кровати, он упал на колени, с трудом поднялся и подошел, шатаясь, к трем расположенным под углом друг к другу высоким, во весь рост, зеркалам. Он был голым. Яички ему покрасили в синий цвет, член – в красный, ягодицы – в белый. Но он не обратил на это внимания. Он ни на что не обратил внимания, кроме двух каких-то ветвистых штук, торчащих у него из лба под углом сорок пять градусов.
– Рога? Как они туда попали? Кто их прицепил? Ну, попадись мне эти шутники! – с этими словами он попытался отодрать их с головы, но взвыл от боли и отдернул руки, не отрывая взгляда от отражения. У основания одного рога выступила кровь.
– Не рога, – сказал Калторп, – а панты. Не твердые, мертвые, ороговевшие, а мягкие, теплые и покрытые бархатистой кожей. Приложи к ним палец, ощутишь пульсацию артерий. Станут ли они впоследствии твердыми и мертвыми рогами зрелого – извини за каламбур – лося, мне неизвестно.
Капитан был сбит с толку, но искал, на кого излить гнев.
– Ну ладно, Калторп, – прорычал он, – а ты в этой игре не замешан? Потому что иначе я тебе руки и ноги оторву!
– Ты не только похож на зверя, но и начинаешь вести себя соответственно! – буркнул Калторп.
Стэгг собрался было врезать антропологу за несвоевременный юмор, но вдруг заметил, что тот бледен и руки у него трясутся. За его сдержанной иронией прятался настоящий страх.
– Ладно, – сказал Стэгг, немного успокоившись. – Что случилось?
Срывающимся голосом Калторп рассказал другу, что жрецы понесли его бесчувственное тело в спальню, но тут вбежала толпа жриц и набросилась на них. В какой-то страшный миг Калторпу казалось, что Стэгга вот-вот разорвут пополам, однако битва оказалась притворной, ритуальной, и бесчувственным телом, как и следовало по сценарию, овладели жрицы.
Стэгга перенесли в спальню. Калторп попытался было проскользнуть туда же, но был буквально выброшен вон.
– Вскоре я понял почему. В комнате не должно было быть мужчин – кроме тебя. Даже хирурги были женщинами. Скажу тебе, когда я увидел, как они туда направляются с пилами, сверлами и бинтами, чуть с ума не сошел! Особенно когда понял, что хирурги пьяны. Да и все эти женщины были пьяны. Дикая стая! Но меня заставил уйти Джон Ячменное Зерно. Он объяснил мне, что в этот час женщины разорвут на части – буквально! – любого мужчину, который попадется им на пути. Он намекнул, что некоторые из музыкантов пошли в жрецы не добровольно, а просто проявили эээ… неосторожность вечером накануне зимнего солнцестояния.
Ячменное Зерно спросил меня, не из братства ли я Лося. Ибо лишь братья Великого Лося могут в этот вечер чувствовать себя в относительной безопасности. Я ответил, что я не Лось, но когда-то был членом клуба Львов, хотя и просрочил членские взносы примерно за восемьсот лет. На это он сказал, что в прошлом году это бы мне помогло, когда героем-Солнцем был Лев. Но сейчас я в великой опасности. И настоял на моем уходе из Белого Дома до тех пор, пока Сын – он имел в виду тебя – не будет рожден. Я счел за лучшее послушаться. На рассвете я вернулся и увидел, что здесь никого, кроме тебя, нет. Вот я и ждал, пока ты проснешься.
Он покачал головой и дружелюбно усмехнулся.
– А ты знаешь, – сказал Стэгг, – я что-то такое вспоминаю… Как-то смутно, но припоминаю, что происходило после этой выпивки. Я был слаб и беспомощен, как младенец. Вокруг меня стоял дикий шум. Бабы орали, словно роженицы…
– А младенцем был ты, – перебил Калторп.
– Ага. А ты откуда знаешь?
– Знакомая схема.
– Так не оставляй меня в темноте, когда сам видишь свет! – попросил Стэгг. – Как бы там ни было, но почти все время я только наполовину находился в сознании. Пытался как-то сопротивляться, когда они положили меня на стол и водрузили на мое тело ягненка. Я понятия не имел, что они собираются с ним делать – пока они не перерезали ему горло. Меня с головы до ног измазали кровью.
