А. В. Еропкин был избран депутатом III Государственной думы от Рязанской губернии. Вновь помогло соглашение с крестьянином. Октябристы провели в Думу крестьянина И. И. Лукашина, а он вместе со своими друзьями в ответ провел в депутаты рязанских октябристов: князя Н. С. Волконского, Д. А. Леонова, М. К. Сафонова и А. В. Еропкина
[13]. Впереди пять бурных лет. «Третья Дума деловая, рабочая, я сказал бы, чернорабочая, потому что она взвалила на свои плечи всю тяжесть текущей законодательной работы», – говорил А. В. Еропкин. Он был членом пяти думских комиссий, докладчиком Бюджетной комиссии (в первую сессию и ее секретарем) и Комиссии по экономическим вопросам
[14]. «Палата заседает в комиссиях», – цитировал известную английскую формулу А. В. Еропкин на предвыборном собрании 23 сентября 1909 года
[15]. Однако он сам впоследствии признавался, что в «Бюджетной комиссии приходилось так много заниматься, что для работы в остальных комиссиях не оставалось времени»
[16] Еропкин пользовался известной популярностью: публика на галерке ждала его речей и специально приходила послушать докладчика
[17]. Приезжал на его выступления и министр финансов В. Н. Коковцов, чтобы не оставить реплики Еропкина без ответа. А оратор подвергал жестокой критике министерство, обвиняя его в отсутствии какой-либо программы финансовой политики
[18]. Очевидно, речи А. В. Еропкина производили столь же сильное впечатление и на товарища министра финансов Н. Н. Покровского. Так, ему хорошо запомнилось выступление Еропкина в ноябре 1909 года, посвященное законопроекту о налогах с городского недвижимого имущества. Эта речь имела существенное влияние на настроения в Думе. Депутаты из Финансовой комиссии буквально прибежали к Н. Н. Покровскому и попросили его выступить в защиту проекта: в противном случае его ждала печальная участь. Долгое выступление товарища министра лишь отчасти помогло делу: был принят переход к постатейному чтению, однако проект был передан на обсуждение особой комиссии, что заметно задержало его принятие
[19].
В 1911 году А. В. Еропкин совершил путешествие по России, осматривая результаты землеустроительных работ в ходе реализации реформ П. А. Столыпина. «Столыпин очень сочувственно отнесся к моей мысли осмотреть на месте, как идет дело землеустройства, и немедленно при мне по телефону отдал распоряжение, чтобы мне было оказано всякое содействие. Мне необходимо было спешно выехать из Петербурга, так как о маршруте своем я уже сговорился с министром Кривошеиным по телефону. Нами были намечены губернии: Витебская, Саратовская, Самарская и наша Рязанская. В первых трех губерниях хуторское устройство шло наиболее успешно; свою же Рязанскую я выбрал для сравнения, для контраста. Должен оговориться, что я предпринял эту поездку на свой счет и на свой риск. Дорогой я записывал свои впечатления и напечатал ряд статей в “Санкт-Петербургских ведомостях” под заглавием “По хуторам”». В Рязанскую губернию А. В. Еропкин отправился уже после смерти Столыпина. По его собственным словам, это было во многом по инерции
[20]. Он не верил, что реформы сохранят прежнюю динамику при новом правительстве.
Известность стоила Еропкину больших трудов. Жизнь депутата на два дома – в Петербурге и Москве – была в финансовом смысле весьма обременительна. «Приходилось еще работать в “Новом времени” и в “Голосе Москвы”, где я зарабатывал до 300 рублей в месяц построчно. Работа эта делалась нелегко: после заседания Думы, усталый, я садился за отчет думского заседания, чтобы ночью передать его по телефону в Москву»
[21]. Имение Кораблино давало незначительный доход, так что приходилось искать дополнительный заработок. Как вспоминал коллега Еропкина по Думе С. И. Шидловский, «нельзя сказать, чтобы и жалованье в 4800 рублей (которое полагалось депутату. – К. С.), было особенно щедро к потребностям семейного рядового интеллигента, не имеющего средств. Уже через год после созыва третьей Государственной думы началась серия отказов и сложения полномочий по соображениям чисто материального свойства, и Дума потеряла чрезвычайно ценных работников… Для них существование в Петербурге на получаемое жалованье оказалось невозможным, и они с большим прискорбием были вынуждены отказаться от полномочий, которыми очень дорожили»
[22].
За помощью Еропкин обратился к члену Государственного совета, бывшему министру земледелия А. С. Ермолову, с которым был знаком еще по Рязанскому земскому собранию. Через несколько дней Еропкин получил приглашение от бывшего министра торговли и промышленности В. И. Тимирязева: тот предложил занять место директора Ленского золотопромышленного товарищества – должность, обещавшую зарплату в 500 рублей в месяц, не считая дополнительных доходов. Необходимость переизбрания прежнего совета директоров возникла под давлением общественного мнения после Ленского расстрела рабочих в 1912 году
[23] А. В. Еропкин оставался в этой должности до 1917 года, когда путем обмана и интриги был смещен со своего поста
[24].
Вскоре после назначения работа в «Лензото» стала основной для Еропкина, так как в IV Государственную думу он не попал. К 1912 году правительство коренным образом изменило свое отношение к октябристам. Местная администрация всячески стремилась подорвать шансы представителей центра и левого крыла партии на избрание в Думу нового созыва. Основным ресурсом для этого служило мобилизованное духовенство, строго подчинявшееся приказаниям церковного начальства. Именно благодаря голосам священников А. В. Еропкин был забаллотирован в Думу. Причем ему не хватило одного голоса – своего собственного: ведь Еропкин голосовал за всех кандидатов. Однако во время выборов процедура была нарушена, и их результаты удалось опротестовать. Но и со второго раза А. В. Еропкин депутатом не стал
[25].
Февральские дни 1917 года Еропкин встретил в Петрограде. Он жил в самом эпицентре событий – на углу Литейного и Невского проспектов, и революция разворачивалась на его глазах. Еропкин свидетельствовал: «Волнения начались постепенно, и умная государственная власть, конечно, могла бы их потушить. Как и всегда, вопрос в буквальном смысле о куске хлеба; хлеба в Петербурге недоставало, и в то время избалованное население не привыкло еще и не признавало никаких очередей в ожидании покупки хлеба, и оно особенно негодовало, когда эта лишняя затрата времени оканчивалась ничем, когда булочник объявлял, что хлеба больше нет. Больше всех, конечно, волновались женщины, на которых главным образом и ложилась эта нудная обязанность стоять в очередях за хлебом. Первая толпа недовольных на Невском проспекте состояла в большинстве из женщин. Демонстрации все усиливались, и толпы на Невском появлялись все чаще. Для разгона этих демонстраций прибегали к конным отрядам казаков. Но казаки вели себя миролюбиво: стоит связываться с бабой?»
[26] Власть прибегала ко все большей жестокости и тем самым все более себя дискредитировала. По мнению Еропкина, переломным моментом стала стрельба в толпу с чердаков на Невском проспекте. После этого ситуация вышла из-под всякого контроля
[27].
